Александр Дюма - Блек. Маркиза д'Эскоман

— Шевалье! — вскричал Луи де Фонтаньё, чувствительность которого явно возросла в присутствии г-жи д’Эскоман.

— Принимайте мои слова как хотите, черт возьми! Я слишком хорошо знаю цену человеческой признательности и не удивлюсь, если вы захотите перерезать горло пожилому человеку, который выбился из сил, уже три часа разыскивая вас по всему городу с единственным намерением оказать вам услугу.

— Но кто же сообщил вам, что вы найдете меня здесь?

— Кто? Да окрестное эхо, черт возьми! Слава Богу, оно не более молчаливо, чем ваше горе, понаделавшее столько шума!

Госпожа д’Эскоман вздрогнула, узнав, что посторонний человек мог проникнуть во все тайны ее сердца. Луи де Фонтаньё, заметив выражение ужаса на лице Эммы, понял ее мысль.

— Успокойтесь, сударыня! — промолвил он. — Господин шевалье де Монгла мой друг, у него благородное сердце, и он не предаст нас.

Эмма протянула руку старому дворянину, и он поцеловал ее с той учтивостью, которую привычка превратила в его вторую натуру.

— Говорят, — заметил он, — будто время, употребленное на любезности дамам, нельзя считать потерянным; однако мы поступим правильно, отложив любезности на другой день. Госпожа маркиза, вам не следует терять ни минуты; немедленно уезжайте из города; сейчас это говорю вам я, то есть ваш благоразумный и хладнокровный друг.

Луи де Фонтаньё громко вздохнул; что бы ни делал шевалье, молодой человек все еще надеялся, что тот пришел ему помочь; ему казалось, что старый повеса не мог, не изменяя своему прошлому, препятствовать похищению женщины. Луи де Фонтаньё все еще верил, что они смогут отправиться в путь.

— Уже полчаса, как карета должна быть готова, — сказал он, — извозчик мне поручился за своих лошадей…

Господин де Монгла презрительно пожал плечами.

— Вы не успели сделать и десяти шагов, — отвечал он, — как извозчик отправился на поиски господина д’Эскомана, чтобы продать ему тайну вашего отъезда; так что если карета и готова, то для того, чтобы отвезти вас в любое другое место, но только не туда, куда вы хотели. Мой юный друг, — добавил шевалье, которого ничто не могло заставить отказаться от изложения своих взглядов прожигателя жизни, — когда нужно заручиться скрытностью человека, его либо заваливают золотом, либо нещадно колотят; по множеству причин, о каких бесполезно здесь распространяться, я всегда предпочитал второе из этих двух средств; вы же не употребили ни того ни другого. А теперь, повторяю, господин д’Эскоман укрылся в засаде с кучей весьма дурно воспитанных людей, и с вашей стороны будет безумием встречаться с ним лицом к лицу.

У Эммы вырвался крик ужаса.

— Боже мой! Что же делать? — спросил Луи де Фонтаньё. — Шевалье, посоветуйте мне.

— Согласен, я и пришел к вам с этой целью.

— Что ж, мы слушаем вас, говорите!

— Сейчас половина двенадцатого; мальпост отходит в полночь; мы подождем его на дороге, — предложил шевалье. — Таким образом, мы оставим д’Эскомана томиться от скуки вместе со своими людьми, которые, разумеется, не предложат ему сыграть в вист, чтобы убить время.

— Но какова вероятность, что в мальпосте окажется три свободных места? — поинтересовался Луи де Фонтаньё.

— Три места? Вы что же, все еще рассчитываете уехать вместе с госпожой маркизой?

— Покинуть ее в тот час, когда муж угрожает ей? Никогда! Я последую за ней!

— А я вам говорю, что вы не последуете за ней, господин де Фонтаньё; вы не последуете за госпожой маркизой, даже если мне придется, чтобы лишить вас ее общества, налепить вам на грудь пластырь моим способом.

— Тем лучше! Ничего другого я и не желаю; да, я предпочитаю умереть, нежели разлучиться с ней! — воскликнул молодой человек.

Эмма с Сюзанной попытались успокоить его. Но г-н де Монгла взял его за руку и отвел в сторону.

— Черт возьми! — произнес старый дворянин. — Недостаточно быть влюбленным, господин де Фонтаньё, нужно еще при этом оставаться честным человеком. Я в своей жизни всякое делал, на всякое отваживался, но, черт побери, это всегда шло на пользу вящей славе вашего покорного слуги и общественной нравственности. Я обесчестил много женщин, раз уж это так называется, но, черт побери, никогда не разорял их и не совершал такой низости, чтобы низвергать их из богатства в нищету. А вот вы собираетесь совершить такое.

— Разорить ее? Я разорю Эмму?

— Конечно же, разорите. Неужели вы не понимаете, что сегодняшнее происшествие с Эммой, о котором я еще не составил себе полного представления, хотя на протяжении пяти часов мне прожужжали о нем все уши, пойдет на пользу самым заветным желаниям господина д’Эскомана? Он только и мечтает о том, как бы заполучить все ее состояние, не подвергаясь обвинениям, а вот вы помогаете ему в этом.

— Но прежде я убью его!

— Это следовало сделать тогда, когда вы держали его жизнь на острие вашей шпаги, но вы мужчина лишь наполовину! Теперь уже слишком поздно! Неужели вы думаете, что мы, старики, когда-нибудь колебались нанести удар тому, кто нам мешал? Кровь за кровь, жизнь за жизнь, черт возьми! Но, как я уже имел честь сказать вам, теперь уже не время; маркиз избрал другое поле битвы, там вам придется сражаться и там вам следует победить его, мой юный друг, и вы сможете это сделать.

— Но как?

— Предоставив его супруге делать то, что она хочет делать. Пусть маркиза уезжает; в Париже она найдет десять, а то и сто стряпчих, которые возьмутся изобразить ее белой как снег, а в лицо ее мужу выплеснут бутылку чернил. Против него отыщут двадцать бесспорных улик; а что найдется против нее, если вас не будут видеть вместе, если вы останетесь здесь, хотя вас и называют ее любовником? Злые сплетни, которые опровергаются чистым прошлым маркизы; свидетельства бывшей любовницы господина д’Эскомана, на которые он не сможет сослаться. Этот процесс уже выигран, еще не успев начаться.

— Но я, я? Что станет со мной за это время? А вдруг она забудет меня?

— Полноте! Забыть вас? Этому помешают пришедшие к ней угрызения совести. Разве ей не придется проводить время в борьбе с ними? Вы обнаружите в них широкую брешь, когда процесс будет выигран, и сможете свободно соединиться с маркизой. Угрызения совести могут задержать победу, но сорвать ее — никогда! Эти угрызения совести так забавны! — произнес шевалье со вздохом сожаления. — Поступите так, как я вам советую, и сделайте это решительно, по-мужски, черт возьми!

Затем, обернувшись к маркизе, он добавил:

— Ну вот наш друг облагоразумился, и нам остается только отправиться в путь.

Луи де Фонтаньё ничего не ответил; он опустил голову: его скорее победили, чем убедили. Эмма казалась не менее удрученной, чем он, и не пыталась скрыть свое горе от шевалье де Монгла.