Александр Дюма - Блек. Маркиза д'Эскоман

Но все больше и больше подпадая под власть этого видения, я повторяла и повторяла дрожащими губами: «Анри! Анри! Анри!»

«Мадемуазель, — улыбаясь, сказал мне, наконец, офицер, — я очень сожалею, что меня зовут не Анри, коль скоро это имя воскрешает в вас столько нежных воспоминаний; но Анри — это имя моего брата, а меня зовут Грасьен. Я буду счастлив, если мое имя тоже останется в вашей памяти».

«Если вы не Анри, тогда, ради Бога, дайте мне пройти, сударь».

Блек глухо рычал и угрожал броситься на офицеров.

«Мадемуазель, — сказал тот, кто назвал себя Грасьеном, — у нас никогда и не было намерения задерживать вас».

«Мы, — добавил спутник господина Грасьена, — всего лишь увидели идущую нам навстречу молодую девушку с низко опущенной головой; мы, Грасьен и я, сказали себе: „У такой красотки должны быть чудные глазки!“ Тогда мы встали на вашем пути, чтобы заставить вас поднять глаза; вы их подняли, и мы полностью удовлетворены, мадемуазель; они еще прекраснее, чем мы могли предположить».

Произнося это, молодой офицер с таким дерзким видом подкручивал свои усы, что я была испугана.

«Господа, — вскричала я, — господа!»

К нам подошло несколько человек, которых привлекли, несомненно, нотки страха, слышавшиеся в моем голосе.

«Что вы сделали этому ребенку?» — спросил пожилой усатый господин.

«Да ничего, совершенно ничего, — посмеиваясь, ответил друг господина Грасьена, — несколько комплиментов, вот и все».

«В мое время, господа, когда я имел честь носить мундир, мы делали молодым девушкам лишь такие комплименты, которые они могли выслушивать не бледнея и не зовя на помощь».

Затем, повернувшись ко мне, он сказал:

«Дайте мне вашу руку, дитя, и идемте».

Я была так взволнована, так ошеломлена всем, что случилось со мной, что подала пожилому господину руку и так быстро, как мне это позволяла слабость в ногах, стала удаляться от офицеров.

Через пятьдесят шагов старик спросил меня:

«Вы еще нуждаетесь в моих услугах, мадемуазель, и полагаете ли вы, что моя защита вам еще может понадобиться?»

«Нет, сударь, — ответила я, — благодарю вас от всего сердца».

А затем, как будто он был в курсе того, что происходило в моем сердце, я добавила:

«О! Он так похож на Анри!»

И вторично поблагодарив его, я удалилась.

Пожилой господин удивленно проводил меня глазами; конечно, я должна была показаться ему сумасшедшей!..

— Вернувшись в магазин мадемуазель Франкотт, — продолжала Тереза, — я под предлогом ужасной головной боли попросила разрешения на некоторое время укрыться в задних его комнатах.

Мне нужно было привести в порядок свои мысли.

Я была так бледна, что никто ни на минуту не усомнился в моем нездоровье. Мадемуазель Франкотт лично хотела за мной ухаживать; но я попросила ее дать мне стакан воды и оставить меня одну.

Она сделала то, что я просила.

Оставшись одна, я стала размышлять.

Я вспомнила о письме, принесенном в магазин госпожи Дюбуа в мое отсутствие молодым офицером, настолько похожим на господина Анри, что его сначала приняли за него.

Я вспомнила восклицание молодого офицера: «Это не меня, а моего брата зовут Анри».

К тому же я вспомнила, как Анри два или три раза говорил мне о своем брате-близнеце, походившем на него до такой степени, что в детстве родители, чтобы различить двоих детей, были вынуждены одевать их в одежду разного цвета.

Все прояснилось. Грасьен приезжал на свадьбу Анри, и Анри поручил Грасьену, своему лучшему другу, отнести в магазин письмо, едва не ставшее причиной моей смерти.

После свадебных торжеств Грасьен вновь вернулся в свой полк, стоявший в Шартре. Его-то я и встретила накануне, полагая, что встретила Анри; проще ничего и быть не могло.

Однако в том состоянии души и ума, в каком я находилась, для меня все представляло угрозу.

В это время я услышала, как хлопнула входная дверь, и через перегородку из двойного стекла, отделявшую меня от магазина, я увидела вошедшего молодого офицера и узнала в нем Грасьена.

Он зашел купить перчатки.

Без сомнения заинтригованный необычным приключением, он проследил за мной или же разузнал, где я работаю, и покупка печаток была всего лишь предлогом, чтобы узнать, кто я такая.

Вся дрожа, я оперлась о комод; его холодный мрамор остудил мои пылающие руки. Под различными предлогами офицер провел в магазине около четверти часа и ушел, оглядевшись вокруг себя с видом человека, обманутого в своих ожиданиях.

Это посещение магазина нисколько не удивило мадемуазель Франкотт. Нас было там четыре или пять девушек; самой старшей не исполнилось еще и двадцати лет, и эти господа из гарнизона под предлогом заказать себе новые рубашки или купить перчатки наносили частые визиты в магазин. Мадемуазель Франкотт извлекала из этого свою выгоду и давала нам два совета: быть приветливой и нежно улыбаться в магазине и строго вести себя во всех других местах.

Теперь, когда в голове у меня прояснилось, мне больше незачем было находиться в задних комнатах заведения; я вернулась в магазин и заняла свое обычное место за кассой.

Девушки разговаривали о только что вышедшем красивом офицере. Его впервые видели у мадемуазель Франкотт, и вы можете себе вообразить, что эти четыре языка в возрасте от пятнадцати до восемнадцати лет могли сказать о красивом двадцатипятилетием офицере.

Все очень жалели, что меня не было, когда он пришел.

Но конечно же офицер появится снова: он провел здесь четверть часа, и, оставаясь здесь четверть часа, он, вне всякого сомнения, имел определенное намерение.

Я слушала эти пересуды, закрыв глаза и не вымолвив ни слова; одна я могла бы пролить свет на это событие и разрешить спор, но не стала делать этого.

На следующий день мне надо было выйти в город. Вся дрожа, я ступила за порог магазина. Меня пугала встреча с господином Грасьеном, но в то же время я смертельно желала увидеть его, ведь только с ним можно было бы поговорить об Анри, а мое бедное сердце истосковалось по этой радости.

Впрочем, едва сделав сто шагов, я встретила молодого человека.

Я остановилась как вкопанная.

Он приблизился ко мне.

«Мадемуазель, — сказал он, — соблаговолите принять мои извинения за тот страх, что мы причинили вам, я и мой товарищ. Я не стал дожидаться сегодняшнего дня, чтобы извиниться перед вами, и, узнав, в каком магазине вы работаете, поспешил появиться там. Но вас не было видно; не зная вашего имени и опасаясь допустить какую-либо бестактность, я не осмелился спросить о вас. Поэтому я благодарен случаю, сделавшему так, что мне удалось встретить вас сегодня и, следовательно, позволившему мне высказать все то сожаление, какое я испытываю, видя ужасное впечатление, которое производит на вас мое присутствие».