Стефан Цвейг - Том 10: Стихотворения; Исторические миниатюры; Публицистика; Кристина Хофленер: Роман из литературного наследия

Лишь поздно вечером он поднимается, чтобы увидеть немного света, немного блеска любимого им мира элегантности, чтобы увидеть несколько аристократических лиц. Слуга натягивает на него фрак, заворачивает его в пледы и закутывает в шубу. Так едет он в «Ритц», чтобы поговорить с несколькими людьми, понаблюдать обожаемый им высший свет. У дверей квартиры ждет его собственный фиакр, ждет у ресторана всю ночь и везет затем смертельно усталого человека опять в постель.

В обществе Марсель Пруст никогда не бывает, впрочем, нет, единственный раз был: ему потребовалась для романа деталь поведения одного знатного аристократа. И вот он с трудом тащится в салон — все поражены его появлением, — единственно для того, чтобы понаблюдать, как герцог Саган вставляет монокль в глазную впадину, как вынимает его. И еще, однажды ночью едет к знаменитой кокотке, чтобы спросить ее, имеется ли у нее еще та шляпка, которую она носила в Булонском лесу двадцать лет назад; шляпка эта нужна ему для описания Одетты. И кокотка, удивленная вопросом, говорит, что давно подарила эту шляпку своей горничной.

Из «Ритца» смертельно усталого человека привозят в карете домой. Возле всегда тошпцейся печки висят его ночные рубашки и нагрудники, уже может он снять с себя холодное белье. Слуга укутывает его, ведет к постели. И там, держа перед собой пюпитр, пишет он свой роман «В поисках утраченного времени». Двадцать папок уже битком набиты набросками, кресла и столы у кровати, сама кровать завалена листками с записями. И так вот пишет он, пишет день и ночь, каждый свободный от сна час, лихорадка в крови, руки в перчатках дрожат от холода, но он продолжает писать—дальше, дальше, дальше.

Иногда посетит его друг, жадно выспрашивает он пришедшего обо всем, чем живет большой свет, любая мелочь, любой пустяк его интересует, угасший, все еще всеми чувствами переносится он в жизнь общества, близкого ему когда-то. Словно охотничьих собак, гонит он своих друзей, они должны рассказать ему об этом или о том скандале, ему следует до мельчайших подробностей узнать все о той или иной личности, и все, что ему рассказывают, он записывает с нервной жадностью.

А лихорадка раздирает его все сильнее. Все быстрее разрушается и погибает это бедное лихорадящее существо, обломок человека, Марсель Пруст. Все разрастается широко задуманное произведение, роман или, более того, серия романов «В поисках утраченного времени».

Произведение это было начато в 1905 году, в 1912 году Пруст считает роман законченным. По объему, похоже, будет три толстых тома (однако, так как работа над романом в процессе печатания продолжалась, книг будет не менее десяти). Теперь его мучает вопрос опубликования книги. Сорокалетний Марсель Пруст совершенно никому не известен, но хуже, чем неизвестность, то, что среди литераторов у него скверная репутация. Марсель Пруст—сноб из салонов, великосветский писателишка, время от времени печатал в «Фигаро» анекдоты о салонах (причем не больно-то грамотная публика всегда путала Марселя Пруста с Марселем Прево). От такого ничего хорошего ждать не приходится. На прямой путь ему, следовательно, рассчитывать не следует. И друзья пытаются опубликовать книгу, используя связи в высшем свете.

Один титулованный аристократ приглашает к себе Андре Жида, редактора «Нувель Ревю Франсез», и передает ему рукопись. Но «Нувель Ревю Франсез», который позже заработает на этом произведении сотни тысяч франков, резко отклоняет роман, точно так же отказывается от публикации и «Мер-кюр де Франс», и Оллендорф. Наконец находится отважный издатель, решивший рискнуть, но пройдет еще два года, до 1915-го, прежде чем появится первый том большого произведения. И как раз тогда, когда успех готов уже расправить крылья, разражается война и заставляет его прервать полет.

* * *

Это самобытнейшее произведение нашего времени заметят во Франции только после войны, когда выйдет в свет уже пятый том романа. Но шумная слава увенчает Марселя Пруста, изможденного, лихорадящего, предельно нервного человека, подергивающуюся тень, развалину, несчастного больного, собравшего все остатки своих сил лишь для того, чтобы дожить до выхода в свет своей книги. Все еще тащится он по вечерам в «Ритц». Там, за накрытым столом или в ложе портье, правит он корректуру последних оттисков, ибо дома, в своей комнате, в кровати он уже чувствует приближающуюся смерть. Только здесь, где перед его глазами вновь разворачивается любимая им жизнь светского общества, только здесь он еще чувствует в себе крохи последних сил, попав же домой с подбитыми крыльями, он оглушает себя наркотиками или возбуждает кофеином для короткой беседы с друзьями или для новой работы.

Все хуже и хуже его здоровье, все более жадно, в более лихорадочной спешке, стремясь опередить смерть, работает слишком долго бездельничавший человек. Докторов он не желает более видеть, они очень долго мучили его и никогда не помогали. Так борется он со смертью один на один и умирает 18 ноября 1922 года. В последние дни, умирающий, он бросается навстречу неизбежной смерти с единственным оружием художника — со способностью наблюдать. Героически, до последнего часа он анализирует свое состояние, и эти последние записи, внесенные им уже в корректуру, покажут смерть героя книги Бергота еще более выразительной, более правдивой, введут в описание самые интимные детали, те последние, которые писатель знать не мог, которые известны лишь умирающему.

И последнее его движение — это наблюдение. На ночном столике умершего находят залитые опрокинутой склянкой с лекарством заметки, которые трудно разобрать, записанные костенеющей рукой. Заметки для девятого тома, работа над которым требовала годы и годы, тогда как ему, Марселю Прусту, принадлежали лишь минуты. Так он противостоит смерти: последний великолепный жест художника, победившего страх перед смертью, уже стоящей в его ногах.

В дни подобного уныния вдвойне желанна и благословенна всякая радость. Такую духовную радость самого чистого, самого высокого достоинства дарует нам «Лотта в Веймаре» — новый роман Томаса Манна, шедевр, быть может, непревзойденный, невзирая на «Будденброков», на «Волшебную гору», на эпос «Иосиф и его братья». Соразмерная в пропорциях, законченная по форме, при невиданном доселе совершенстве языка, «Лотта в Веймаре» возвышается, на мой взгляд, над всем им ранее написанным не только благодаря духовному превосходству, но и благодаря внутренней молодости, когда блистательное изложение с легкостью почти волшебной преодолевает величайшие трудности, когда мудрая ирония и благородное величие сочетаются в гармонии, ошеломляющей даже у Томаса Манна. Все, что произвела скованная и порабощенная литература гитлеровской Германии за эти семь поистине тощих лет, вся ее продукция, вместе взятая, не может сравниться по весомости и значимости с одной этой книгой, написанной в изгнании.