Борис Виан - Сердцедёр

Еще и десяти минут не прошло с начала мессы, а они уже стояли у церкви. Яйцевидный неф был, очевидно, битком набит, если судить по количеству стоящих у входа машин и двуколок. Перед тем, как подняться по ступенькам, Жакмор взглянул на еще красное и немного смущенное лицо девушки.

— Так я вечером приду? — прошептала она.

— Да. И расскажешь мне историю своей жизни.

Она удивилась, пристально посмотрела на него и, убедившись, что над ней не шутят, кивнула, так и не поняв, о чем шла речь. Они вошли и смешались с очень чистенькой и плотно спрессованной толпой. Жакмора прижало к девушке, и резкий аромат животного заполнил его ноздри. Под мышками у нее виднелись темные круги от пота.

Кюре заканчивал вступительное слово и готовился взойти на кафедру. От удушающей жары у людей пересохло в горле, женщины даже стали расстегивать корсажи. Зато мужчины так и стояли в наглухо застегнутых пиджаках, не расстегнув даже поношенные воротнички. Жакмор всматривался в окружающих; на вид все они были полны энергии и мощи, с обветренными лицами, уверенные в чем-то своем. Кюре поднялся по ступенькам белой кафедры, створки которой были открыты. Странная конструкция. Жакмор вспомнил плотника, его подмастерье и вздрогнул. Когда он подумал о мальчишке, служаночий запах стал ему противен.

Кюре появился в проеме между стойками из светлого дуба, и в ту же секунду какой-то человек встал на скамейку и громким голосом потребовал тишины. Шум стих. Теперь в нефе царила тишина, полная почтительного внимания. Под сводом церкви Жакмор заметил множество светильников, поэтому теперь стало хорошо видно и голубой витраж алтаря, и беспорядочно нагроможденные фигуры, вырезанные прямо на каркасной балке.

— Мы хотим дождя, кюре! — произнес человек.

Толпа выдохнула в один голос:

— Дождя!

— Эспарцет сохнет! — продолжал человек.

— Дождя! — взревела толпа.

Совершенно оглушенный, Жакмор увидел, как кюре поднял руку в знак того, что он хочет говорить. Все стихло. Утреннее солнце сияло за голубым витражом. Было трудно дышать.

— Сограждане! — произнес кюре.

Казалось, его мощный голос доносится отовсюду, и Жакмор догадался, что такой эффект достигается с помощью усилителей. Люди стали крутить головами, ища их на стенах и потолке. Но ничего подобного не обнаружили.

— Сограждане! — продолжал кюре. — Вы просите у меня дождя, но вы его нипочем не получите. Вы явились сегодня сюда, надутые и спесивые, как индюки, знать ничего не хотите, кроме плотской жизни. Наглые попрошайки! Вы пришли требовать того, чего вовсе не заслуживаете. Так вот, дождя не будет! Плевал Господь на ваш эспарцет! Согните спину, склоните голову, усмирите душу, и я донесу до вас слово Божье! Но не рассчитывайте и на каплю воды. Тут храм Божий, а не лейка с водой!

Возмущенный шепот пролетел над толпой. Речь кюре пришлась по душе Жакмору.

— Дождя! — снова повторил человек на скамейке.

После грохочущего, как ураган, голоса кюре, это был еле слышный писк, и толпа затихла, понимая свою временную зависимость от этого человека.

— Вы заявляете, что верите в Бога, — загрохотал кюре, — потому что ходите в церковь по воскресеньям, потому что жестоко обращаетесь с себе подобными, потому что не знаете, что такое стыд, и совесть вас не мучает...

Только кюре произнес слово «стыд», как отовсюду раздались возмущенные крики, отразились эхом от стен, и все слилось в один протяжный рев. Мужчины, сжав кулаки, топали ногами; женщины, безмолвно кусая губы, бросали на кюре злобные взгляды. Жакмор немного растерялся. Затем гвалт стал утихать, и кюре заговорил снова.

— Что мне за дело до ваших полей! До вашей скотины и ваших детей! — вопил он. — Вы погрязли в мерзостях материальной жизни. Роскошь вам не знакома! А я вам предлагаю ее, я хочу подарить вам Бога... Но Бог не любит ни дождь, ни эспарцет. Бога мало заботят ваши жалкие грядки и ваши жалкие интрижки. Ведь Бог — это... Это подушечка из золотой парчи, это бриллиант, оправа которого — солнце! Это драгоценный узор, запечатленный в ткани Любви, это Отёй, Пасси, шелковые сутаны, носки с вышивкой, кольца и колье, одним словом, все лишнее, волшебное, электрические монстранцы... Нет, дождя не будет!

— Дождя! — завопил человек на скамейке. На этот раз толпа поддержала его, и словно гроза загремела под куполом церкви.

— Возвращайтесь домой, — раздался повторенный многократным эхом голос кюре, — возвращайтесь домой! Бог — это упоение излишеством, вам же доступно только необходимое. Вы потеряны для Господа.

Сосед Жакмора, размахнувшись, бросил тяжеленный камень в сторону кафедры; при этом он резко толкнул его. Но дубовые створки кафедры уже с треском захлопнулись, и камень с глухим стуком ударился о массивную деревянную стенку; а из укрытия снова послышался голос кюре.

— Нет, дождя не будет! Бог — не предмет повседневного пользования. Бог — это праздничный подарок, бесплатный дар, платиновый слиток, художественный образ, воздушное лакомство. Бог — это дополнительное. Он ни за и ни против. Это добавочная порция.

Град камней забарабанил по крыше кафедры.

— Дождя! Дождя! — монотонно скандировала толпа в едином ритме. И Жакмор, заразившись страстью, исходившей от этих людей, с удивлением обнаружил, что подпевает им.

И справа, и слева от него крестьяне топали ногами, страшный шум от множества башмаков заполнял церковь; казалось, будто солдаты маршируют по железному мосту. Под напором толпы несколько человек вынесло совсем близко к кафедре, и они стали трясти четыре огромных столба, служивших ей опорой.

— Дождя не будет, — повторил кюре из-за закрытых створок, и было ясно, что он находится в состоянии полного транса, — а может, будет. Но то будет дождь из крыл ангельских, из пушка изумрудного, из ваз алебастровых, из картин восхитительных... только не из воды! Богу наплевать на эспарцет, овес, пшеницу, рожь, ячмень, хмель, гречиху, клевер, пупочную траву и шалфей...

Только успел Жакмор удивиться эрудиции кюре, как четыре дубовые опоры одновременно подломились, и все услышали грубое ругательство кюре, усиленное громкоговорителями; падая, он здорово ударился головой.

— Ладно! Хорошо, хорошо! Будет дождь, — закричал он. — Идет дождь, дождь идет!

Толпа моментально отхлынула к выходу, тут же открылись обе створки двери. Небо вдруг потемнело, и первые капли дождя, как мокрые лягушки, запрыгали по ступенькам. Потом начался настоящий потоп, дождь яростно забарабанил по шиферной крыше. Кафедру худо-бедно поставили на место, и кюре снова открыл дубовые створки.

— Месса окончена, — сказал он лаконично.

Люди крестились, мужчины надевали кепки, женщины поднимались с мест, и наконец все встали и двинулись к выходу. Жакмор решил было зайти в ризницу, но толпа чуть не смела его, и ему пришлось некоторое время держаться за скамейку.