Борис Виан - Сердцедёр

Она стыдливо опустила голову, и Жакмор почувствовал легкое возбуждение, столкнувшись с подобным невежеством.

— Я ваших ученых слов не понимаю. Что вы прикажете, то и буду делать.

— Вот я и говорю тебе, делай, что тебе нравится, — настаивал на своем Жакмор.

— А мне нравится, когда точно говорят, что я должна делать, — сказала она. — В конце концов, ведь не я же здесь распоряжаюсь.

— Ну хорошо, ложись прямо так, — ответил Жакмор и вновь уселся за письменный стол. Она посмотрела на него исподтишка, и, решившись, ловким движением сбросила платье. Это было одно из ее повседневных простеньких ситцевых платьев в цветочек, в которое она успела переодеться после крестин. Жакмор внимательно разглядывал ее чуть тяжеловатую, но ладно скроенную фигуру. Грудь у ней была полная и круглая, живот еще не обезображен тяжелым трудом. Она растянулась на кровати, и Жакмор подумал, что ночью, засыпая один, он испытает волнение, почуяв запах этой женщины. Двигалась она довольно неуклюже, но это, вероятно, от застенчивости.

— Сколько тебе лет? — спросил Жакмор.

— Двадцать, — ответила она.

— Откуда родом?

— Из деревни.

— Как тебя воспитывали? Что помнишь из раннего детства?

Эта легкая болтовня, по его мнению, должна была быстрее расположить ее к нему.

— Дедушку с бабушкой помнишь?

Она на минуту задумалась.

— Вы меня для этого пригласили, — спросила она, — чтобы все обо мне выведать?

— Да, и для этого тоже, — осторожно ответил Жакмор.

— Так вот, эти вещи вас не касаются, — сказала она, поднялась и села, свесив ноги с кровати.

— Ну что, будем трахаться или нет? — спросила она. — Я для этого дела пришла, сами знаете. Говорить толком не умею, но все-таки не такая я дура, чтобы позволить вам насмехаться надо мной.

— Ладно, уходи, давай. Характерец у тебя, однако. Завтра придешь.

Она встала и пошла мимо него к двери. Очертания ее груди сразу же возбудили психиатра.

— Хорошо, так и быть, ложись на кровать, я иду к тебе,— сказал он.

Слегка задыхаясь, она быстро вернулась на место. Когда Жакмор приблизился к ней, она перевернулась на живот, подставив ему зад. Он взял ее в этом положении, как и утром за изгородью.

Анжель лежал с Клементиной. Троица спала рядом в своей тройной кроватке. Снов они не видели, а лишь беспокойно посапывали. Клементина не спала, и Анжель знал это. Вот уже час они лежали без сна в полной темноте. Он чуть-чуть подвинулся, выискивая местечко попрохладнее. И задел своей ногой ногу Клементины. Она сильно вздрогнула и резким движением зажгла свет. Анжель, мигая от яркого света, оперся на локоть, чтобы видеть ее лицо.

— Что случилось? Тебе нехорошо?

Она села на кровати.

— Нет, все нормально, только я больше не могу.

— Чего не можешь?

— Не могу больше выносить твоего присутствия, не могу спать рядом с тобой. Теперь я не смогу уснуть, зная, что в любой момент ты можешь коснуться меня. Прижаться ко мне. От одного лишь ощущения волос на твоих ногах, мне кажется, я с ума сойду. Я готова закричать.

В ее голосе чувствовалось напряжение, дрожь, сдавленный крик.

— Иди спать в другое место. Пожалей меня. Оставь меня одну.

— Ты больше не любишь меня? — по-идиотски прозвучал вопрос Анжеля.

Она пристально посмотрела на него.

— Ты не понимаешь, я же говорю, что не могу дотронуться до тебя. То есть, себя заставить я бы еще смогла, но чтобы ты меня коснулся — нет, я этого не перенесу.

— Ты что, с ума сошла? — сказал Анжель.

— Нет, я не сошла с ума, просто мысль о любом физическом контакте с тобой приводит меня в ужас. Я очень люблю тебя... Поэтому мне хотелось бы видеть тебя счастливым... но только... не такой ценой. Это мне слишком дорого стоит.

— Но я ничего не хотел от тебя, — сказал Анжель, — я подвинулся и случайно дотронулся до твоей ноги. Да что с тобой, в самом деле?

— Ничего особенного, — ответила она, — теперь это мое обычное состояние. Иди спать в свою комнату. Умоляю тебя, Анжель, сжалься надо мной!

— Ты нездорова, — прошептал он и, грустно покачав головой, положил руку ей на плечо. Она вздрогнула, но не убрала его руки. Он нежно поцеловал ее в висок и поднялся с кровати.

— Я пойду к себе, милая, не волнуйся.

— И вот еще что, — сказала она, — я... я не хочу... я не знаю, как сказать тебе это... я больше не хочу... я не думаю, чтобы мне когда-нибудь захотелось снова... Постарайся найти другую женщину. Я не ревнива.

— Ты больше не любишь меня, — растерянно произнес Анжель.

— В этом смысле — нет, — ответила она.

Анжель вышел. Клементина сидела на кровати и смотрела на вмятину, оставшуюся на самом краешке подушки от головы Анжеля. Он всегда спал на самом краю подушки. Один из малышей задвигался во сне. Она вся обратилась в слух. Но ребенок тут же утих. Дотянувшись до выключателя, Клементина погасила свет. Теперь вся кровать была только в ее распоряжении, и никогда больше ни один мужчина не будет здесь спать.

В своей комнате Жакмор тоже только что потушил свет. Где-то в дальней комнате послышался и стих скрип пружинного матраца. Это наконец улеглась няня, наполненная им до краев. Некоторое время Жакмор неподвижно лежал на спине. События последних дней вихрем проносились перед его глазами, доводя до головокружения, сердце бешено колотилось. Но постепенно он расслабился и провалился в сон; усталые веки смежились, скрыв сетчатку, иссеченную градом непривычных впечатлений.

На вершине утеса, далеко-далеко за садом, сразу за мысом с порванными краями — его берега день и ночь выбривались прибоем — возвышался здоровенный чертов палец, напоминающий уродливый гриб. Огромный, безобразный, изрезанный ветром валун. К нему забредали лишь козы, да рядом росли папоротники. Из дома его не было видно. Его прозвали Землячок, в пару другому валуну, морячку, выраставшему прямо из воды как раз напротив. С трех сторон на Землячка еще можно забраться. А вот четвертая, северная сторона, случайному прохожему показалась бы сплошь покрытой опасными ловушками: это была непреодолимая, головокружительная каменная лестница, которую будто специально вылепил некий хитроумный зодчий.

Иногда сюда приходили тренироваться таможенники. Обтянутые хлопчатобумажными майками в белую и зеленую полоску, они целыми днями пытались втолковать своей молодой смене основы скалолазания, без чего контрабандисты станут, конечно же, истинным бедствием. Но сегодня около Землячка никого не было. Словно по заказу Клементины, которая, прилипнув к скале, медленно поднималась вверх, постоянно проверяя, прочна ли порода под руками и ногами. В предыдущие дни она уже забиралась на вершину с южной, восточной и западной сторон. Но это были детские игрушки. Сегодня же ей предстояло выложиться до конца. Ни единой зацепки, ни единого выступа под руками, только твердый и гладкий гранит Землячка. Она вплотную прижалась животом к практически вертикальному склону. Еще три метра, и будет выступ, за который можно ухватиться. С этого-то места и начнется самое трудное, поскольку верхняя часть Землячка представляла собой грозно нависающую скалу. А сейчас надо во что бы то ни стало преодолеть эти три метра. Только подошвы матерчатых туфель удерживали ее над бездной. Клементине удалось втиснуть ноги в узкую длинную трещину, которая косо шла по всему склону. В трещине скопилась земля, где пустили корни мелкие растения. Эта зеленая полоса контрастировала с серым цветом гранита, будто медаль «За заслуги в сельском хозяйстве» на лацкане пиджака учителя.