Борис Виан - Сердцедёр

Вошла служанка,

— Чего прикажете? — спросила она.

— Возьми детей, перепеленай и уложи, — велела Клементина. Внимательно посмотрев на служанку, она добавила:

— А ты неважно выглядишь.

— Вы и впрямь так считаете?

— И все спишь с Жакмором? — спросила Клементина.

— Да, — ответила служанка.

— Чем же он с тобой занимается?

— Ну, как... он меня трахает, — сказала служанка.

— А спрашивает о чем-нибудь?

— Еще бы. Я даже и почувствовать толком ничего не успеваю, а он уже тут как тут со своими вопросами.

— Никогда не отвечай и не спи больше с ним.

— Мне все время хочется, — призналась девушка.

— Фу, какая гадость. Вот сделает он тебе ребенка, тогда будешь знать.

— Пока вроде нет, — сказала няня.

— Не зарекайся раньше времени, — вздрогнув, заметила Клементина. — Одним словом, лучше не спи с ним, ведь о тебе же забочусь. До чего же мерзко это все.

— А по мне, так ничего особенного.

— Ладно, убирайся, — сказала Клементина.

Беложо схватила детей в охапку и вышла. Клементина вернулась к себе в комнату. Разделась, растерлась одеколоном, обработала царапины на лице и легла на пол, чтобы заняться гимнастикой. Сделав упражнения, перебралась с пола на кровать. На этот раз она, пожалуй, успеет к кормлению. Хотя ничего с ними не случится, если и подождут немного. Но все-таки дети должны всегда есть вовремя, остальное не в счет.

Анжель валялся на кровати, и поза его выражала полнейшее уныние. В дверь тихонько стукнули три раза.

— Войдите! — сказал он.

Вошел Жакмор.

— Как всегда бездельничаем, — прокомментировал он обстановку.

— Как всегда, — ответил Анжель.

— Все в порядке? — спросил Жакмор.

— Да, но у меня, кажется, жар.

— Посмотрим.

Он подошел к Анжелю и пощупал пульс.

— И правда, жар, — сказал Жакмор и присел на кровать. — Эй, подвиньте ноги.

Анжель свернулся клубочком на другом конце кровати, а Жакмор, устроившись поудобнее и поглаживая свою рыжую бородку, стал задавать вопросы.

— Итак, что вы еще натворили? — спросил он.

— Вы же в курсе, — ответил Анжель.

— Нашли какую-нибудь девицу?

— Нашел.

— Спали с ней?

— Да не получается... Как только мы оказываемся в постели, у меня начинается жар.

— А с Клементиной никак?

— Никак. Ей я больше не нужен, а от других меня бросает в жар.

— Да, видно, у вас совесть нечиста, — заметил Жакмор.

Анжель ехидно улыбнулся.

— А помните, как вам не понравилось, когда я сказал вам то же самое?

— Что ж, это действительно неприятно слышать... тем более, когда нет вообще никакой совести.

Анжель промолчал. Наверное, ему и правда было не по себе. Он расстегнул воротничок рубашки, с жадностью вдыхая свежий майский воздух.

— Я только что виделся с вашей женой, — сказал Жакмор, желая отвлечь Анжеля от тягостных мыслей. — Дети чертовски быстро растут, Ситроен уже научился стоять.

— Бедный малыш, — сказал Анжель, — рановато для его возраста... как бы у него ножки не остались кривыми.

— Да нет, — ответил Жакмор, — раз он смог встать, значит его ноги уже достаточно окрепли.

— Что ж, пусть сама Природа распорядится... — прошептал Анжель.

— Клементина послала меня за кузнецом. Вы не боитесь, что она может дать им несколько грубое воспитание? — спросил Жакмор.

— Здесь я бессилен. Ведь страдала она, а не я. Поэтому все права на ее стороне.

— Протестую. По-моему, такая бессмысленная вещь, как страдание, никому никаких прав на кого-то дать не может.

— А что, она действительно дурно с ними обращается? — спросил Анжель, не принимая предложенную тему.

— Да нет, — сказал Жакмор, — пожалуй, она гораздо строже относится к самой себе. Но, согласитесь, это тоже не оправдание. Тут царствует Лицемерие и все такое прочее.

— Надеюсь, она любит их, — сказал Анжель.

— Э... Кажется, да, — ответил Жакмор.

Анжель замолчал. Было видно, что ему худо.

— Вам необходимо отвлечься. Попробуйте что ли покататься на катере, — предложил Жакмор.

— У меня нет катера.

— Тогда постройте его.

— А вот это идея, — уныло согласился Анжель.

Жакмор поднялся.

— Пора мне идти за кузнецом, она ведь настаивает, — сказал он.

— Подождите до завтра, — попросил Анжель, — подарите еще один денек бедному крошке.

Жакмор покачал головой.

— Я ничего не могу понять, если вы против, так скажите об этом прямо.

— В данном случае я нахожусь в подчиненном положении, — ответил Анжель, — и потом, я думаю, ей виднее. Она же все-таки мать.

Жакмор пожал плечами и вышел. Он так быстро спускался вниз по лестнице, что широкие, покрытые плиткой ступеньки дрожали под его ногами. Он прошел через холл и оказался в саду. Весна напичкала землю тысячью чудес, там и сям разукрасив ее огнями цветов, напоминавших роскошные лузы на зеленом бильярдном сукне травы.

На следующий день, в среду, Жакмор отправился в деревню. Он решил не идти по главной улице и через площадь, где торговали стариками. Перед самой деревней психиатр свернул на тропинку, шедшую огородами. Здесь росли дикие жгучие волокнистые растения, которые крестьяне называли укропива. Кошки, устроившись на заборах и подоконниках, лениво грелись на солнышке. Стояла мертвая тишина. Несмотря на постоянно грызущую его тоску, Жакмор понемногу расслабился, почувствовав, как его организм, если говорить о работе клеток, начал, наконец, функционировать. Он знал, что за домами справа тек полноводный красный ручей, и что чуть дальше он поворачивал влево. Поэтому ничуть не удивился, увидев, как тропинка, по которой он шел, совершила тот же маневр. Теперь до него наконец дошло, что комплекс деревенских ферм представлял собой полуостров, окруженный ручьем.

Невдалеке Жакмор заметил нескольких человек, занятых, по-видимому, какой-то очень сложной работой. Он подошел поближе к месту действия, и тут услышал дикий крик, болезненно отдавшийся в его чувствительных перепонках. Страдание и удивление, смешавшись в этом крике, превращались в подобие гнева; все же и оттенок некоей безропотности не ускользнул от Жакмора. Пульс и шаги его ускорились. Крестьяне, взяв вместо креста неотесанную высокую дубовую дверь, распинали на ней лошадь. Жакмор подошел ближе. Шесть человек, приподняв, держали животное перед деревянной панелью. Двое других приколачивали гвоздями левую переднюю ногу. Гвоздь, огромный столярный гвоздь с блестящей шляпкой, уже пронзал бабку, и тонкая струйка крови текла по коричневой шкуре. Так вот откуда шел тот жуткий крик, донесшийся до Жакмора. Крестьяне спокойно продолжали свое дело, обращая на психиатра не больше внимания, чем на человека, находящегося где-то далеко-далеко, в Исландии, например. Только лошадь уставила на Жакмора огромные карие глаза, из которых текли жгучие слезы, и приоткрыла длинные желтые зубы в жалком подобии улыбки, будто просила прощения.