Борис Виан - Сердцедёр

Трое детей играли в саду, и их не было видно из дома. Они нашли свое заветное местечко: тут было как раз необходимое им количество камней, земли, травы и песка; тут были солнце и тень, сухость и влага, жесткое и мягкое, минералы и растения, живое и мертвое.

Дети почти не разговаривали. Вооружившись железными лопатками, они рыли каждый свою прямоугольную канавку. Время от времени лопатка натыкалась на что-нибудь интересное, этот предмет тут же извлекался из земли и занимал место в куче рядом с другими находками.

Раз сто взмахнув лопатой, Ситроен наконец остановился.

— Стойте! — приказал он.

Жоэль и Ноэль замерли.

— У меня зеленый, — сказал Ситроен и показал им что-то маленькое, сверкающее, будто изумруд.

— У меня черный, — сказал Ноэль.

— А у меня золотистый, — сказал Жоэль.

Все эти вещицы они разложили на земле в виде треугольника. Ситроен осторожно соединил их с помощью сухих веточек. Потом каждый сел у своей вершины треугольника, и они стали ждать.

Вдруг в середине треугольника земля треснула, образовалась дыра и показалась крошечная белая ручка, за ней другая. Ручки уцепились за края отверстия, и светлая фигурка, не больше десяти сантиметров ростом, ступила на землю внутри треугольника, то была малюсенькая девочка с длинными золотистыми волосами. Она послала всем троим воздушные поцелуи и начала танцевать. Танец продолжался несколько минут, причем девочка не выходила за пределы треугольника, а потом внезапно остановилась, взглянула на небо и провалилась в землю так же быстро, как и появилась. А на месте самоцветов оказалось всего лишь три невзрачных камешка.

Ситроен поднялся и разбросал веточки.

— А ну его, надоело, давайте в другую игру, — сказал он.

Жоэль и Ноэль снова принялись рыть.

— Я точно знаю, сейчас найдем что-нибудь еще, — сказал Ноэль. И как раз в этот момент его лопата наткнулась на что-то твердое.

— Ого, вот это камень, огромный какой, — сказал он.

— Покажи, — сказал Ситроен. На ладонь Ситроена лег красивый желтый камень с блестящими прожилками. Он лизнул его, чтобы проверить, так ли хорош камень на вкус, как и на вид. Пожалуй, ничего. Правда, земля скрипела на зубах. А в углублении притаился такой же желтый, как камень, слизняк. Ситроен внимательно разглядывал его.

— Нет, это не такой. Ты, конечно, можешь его съесть, но этот не подходит. Летают только от голубых.

— А разве голубые бывают? — спросил Ноэль.

— Бывают, — ответил Ситроен.

Ноэль попробовал желтого. Полезная штука. Во всяком случае, гораздо лучше, чем земля. Мягкий и вязкий. Одним словом, вкусный.

Жоэль тоже решил попытать счастья и копнул под лежащим на земле большим камнем. И поймал. Двух черных слизняков. Жоэль дал одного Ситроену, тот с большим интересом рассматривал его, но все-таки передал потом Ноэлю. А Жоэль в это время уже пробовал своего.

— Ничего особенного, что-то вроде тапиоки, — сказал он.

— Да, точно, а вот голубые очень вкусные. Похоже на ананас.

— Правда? — спросил Жоэль.

— Съешь такого и полетишь, — сказал Ноэль.

— Так сразу не полетишь, надо сначала поработать, — сказал Ситроен.

— А нельзя так, чтобы сейчас поработать, а, когда найдем голубого, то сразу и полететь? — спросил Ноэль.

— Ой, — сказал Жоэль, который рыл, не переставая, — смотрите, семечко, какое красивое, и не старое.

— Покажи, — сказал Ситроен.

Это было гигантское зерно, величиной почти что с грецкий орех.

— Надо плюнуть на него пять раз, и оно прорастет, — сказал Ситроен.

— Правда? — спросил Жоэль.

— Точно, — ответил Ситроен, — только надо обязательно положить его на свежий листочек. Сходи, Жоэль, сорви какой-нибудь.

Из зерна выросло крошечное деревце с розовыми листьями. В его хрупких серебристых ветвях порхали певчие птички. Самая крупная из них была размером с ноготь на мизинце Жоэля.

— Вот уже шесть лет, три дня и два часа прошло с тех пор, как я похоронил себя в этом чертовом местечке, — сказал сам себе Жакмор, разглядывая свое отражение в зеркале. Его борода была по-прежнему не очень длинной.

Жакмор вышел из своей комнаты и столкнулся в коридоре с Клементиной. Вот уже несколько месяцев как он с ней почти не общался. Дни текли так монотонно и незаметно, что он потерял им счет. Клементина остановила его.

— Куда это вы идете?

— Как обычно, — ответил Жакмор, — иду навестить своего старого друга Ля Глоира.

— Вы все еще подвергаете его психоанализу? — спросила Клементина.

— Ну... да, — ответил Жакмор.

— Этого вам надолго хватит.

— Что же делать, мне необходима полная картина.

— По-моему, у вас уже голова пухнет, — заметила Клементина. Она стояла совсем близко, Жакмор уловил в ее дыхании явственный запах гнили и слегка отступил в сторону.

— Может быть, — сказал Жакмор, — но пациент, во всяком случае, становится все прозрачнее, и я начинаю беспокоиться.

— Что-то непохоже, чтобы это вам шло на пользу, — сказала Клементина, — а ведь вы так долго искали подходящую кандидатуру!

— Все мои кандидатуры отпали одна за другой. И за неимением лучшего мне пришлось довольствоваться Ля Глоиром. Но, уверяю вас, содержимое его головы вряд ли развеселит того, кто принимает в себя эти сведения.

— Ну и как далеко вы зашли? — спросила Клементина.

— В каком смысле?

— Как продвигается психоанализ?

— О господи, да нормально, — ответил Жакмор, — но я уже заранее начинаю волноваться, думая о том моменте, когда останется разобрать самые мельчайшие подробности. Но все это малоинтересно. Лучше расскажите, как вы-то поживаете? Отчего вас за столом совсем не видно? Ни днем, ни вечером?

— Я ем у себя в комнате, — сказала Клементина с удовлетворением в голосе.

— Ага! Понятно, — ответил Жакмор и, оглядев ее фигуру, лаконично заметил, — и результат налицо.

— Я ем ровно столько, сколько мне требуется, — сказала Клементина.

Жакмор безуспешно пытался найти новую тему для разговора.

— А как настроение? — вяло спросил он.

— Да даже не знаю, что и сказать, так, ни то, ни се.

— Это почему же?

— По правде говоря, я все время боюсь, — объяснила она.

— Чего же вы боитесь?

— Боюсь за своих детей. Днем и ночью. Ведь с ними может случиться все что угодно. И я представляю себе эти ужасные картины. Нет, вы не подумайте, ничего такого, я не схожу с ума из-за каких-то невероятных фантазий, но просто, как представлю себе весь перечень того, что с ними может случиться, так прямо становлюсь сама не своя. Но и не думать об этом не могу. Я уже не говорю об опасностях, подстерегающих их за воротами сада; к счастью, они пока не додумались выйти за калитку. Но от одной этой мысли у меня тут же начинается головокружение.