Борис Виан - Сердцедёр

— Эге, — удивился Жакмор, — да я вдруг стал неслыханно умен. Какая тонкость мысли, просто чудо! Хотя, пожалуй, в данном постулате заметен нездоровый здравый смысл. А здравый смысл на редкость поэтичен.

Отвечайки носились в вышине, делая внезапные резкие повороты и вычерчивая на небе исполненные изящества фигурки; и вот, если закрыть глаза и использовать таким образом свойства сетчатки, способной некоторое время сохранять увиденную картинку, то можно было среди этих фигурок различить трилистник Декарта, и разные другие забавные кривые, даже зубцы сердечной кривой, столь известной в кардиографии.

Жакмор не отрываясь смотрел на птиц. А они, выполняя размашистые, головокружительные спирали, забирались все выше и выше. Вот они уже почти исчезли в бездонной синеве, стали причудливо разбросанными по небу черными точками, управляемыми инстинктом стаи. А когда они, пролетая, закрыли собой солнце, Жакмор, ослепленный, зажмурился.

И вдруг он заметил трех птиц покрупнее, летящих так быстро, что он не мог определить, к какому виду они принадлежат. Прикрыв глаза рукой, он попытался внимательнее рассмотреть их. Но было поздно, летуны уже исчезли. Жакмор снова увидел их над дальней скалой; крутая петля, и вот они один за другим устремились в небо, все с той же невероятной скоростью. Крылья их работали с такой быстротой, что разглядеть отдельные движения было невозможно, все сливалось; в небе парили три веретенообразных, вытянутых, почти одинаковых силуэта. Они направлялись прямо к стае отвечаек. Жакмор наблюдал за ними, и вдруг сердце его, неизвестно почему, забилось слегка учащенно. Может, потому, что пришельцы были так хороши и изящны, а может, от страха, что они нападут на отвечаек, а может, от ощущения гармонии, возникшего из-за необыкновенной слаженности в движениях этой троицы. Они взмывали почти вертикально вверх, будто взбирались по воображаемой воздушной круче, и от их скорости перехватывало дыхание.

«Даже ласточки не поспели бы за ними, — подумал Жакмор. — А ведь это, должно быть, довольно крупные птицы».

Но поскольку он не знал, с какого расстояния видел их в первый раз, то и размеры птиц определить не мог даже приблизительно; правда, на фоне неба силуэты троицы выглядели несравненно более четко, чем очертания отвечаек, которых он почти совсем потерял из виду; теперь они напоминали булавочные головки на голубом бархате неба.

— Да, дни становятся короче, — думала Клементина. — Дни становятся короче, а это значит, что пора подумать о зиме и весне.

Эти времена года таят в себе несчетное количество опасностей, о которых с отчаянием вспоминалось еще летом, но предстающих во всех подробностях именно сейчас, когда дни становятся все короче, листья опадают, а земля начинает пахнуть мокрой теплой собачьей шерстью. Стужебрь, месяц холодных моросящих дождей. А ведь дождь может где угодно произвести множество неприятностей, например, затопить поля, залить тополя, закрутить кругаля. Или вдруг внезапно подморозит, Ситроен подхватит двустороннюю бронхопневмонию, и вот он уже кашляет и харкает кровью, а его несчастная мать, сидя у изголовья, склоняется над маленьким осунувшимся личиком, на которое невозможно смотреть без боли; а в это время другие дети, воспользовавшись отсутствием присмотра, выбегают на улицу в тапочках и простужаются в свою очередь; у каждого ребенка свой вирус, невозможно ухаживать за троими одновременно, и мать истаптывает, стесывает свои ноги, бегая из комнаты в комнату. Но даже и на культях, которые кровоточат, оставляя за собой красные лужицы на холодном кафеле, мать мечется от кроватки к кроватке с подносом и лекарствами. А микробы из трех изолированных комнат несутся за ней и постепенно начинают объединяться, объединяться, и от этого тройственного союза рождается омерзительный гибрид, чудовищный микробище; его можно разглядеть невооруженным глазом, он обладает кошмарным, присущим только ему свойством провоцировать увеличение лимфатических узлов, таких нежных и ставших ужасными висящими гроздьями на тельцах детей; наступает момент, и вздувшиеся нарывы лопаются, а микробы вместе с гноем вытекают из ран; да, да, вот что может принести с собой невинный серенький дождичек в окромябре, и довершит дело ветер стужебря; но ветру, ах, все теперь, ветру не удастся больше сломать тяжелые ветви деревьев и сбросить их на головы невинных. Хотя, ветер и сам способен отомстить; возьмет, например, и своим могучим дыханием как влепит здоровенную пощечину морю, поднимутся высоченные волны, и брызги перемахнут через размокший утес; а в одной из этих милых брызг спрячется микроскопическая ракушка; в это самое время Жоэль как раз любуется волнами, и вот легчайшее, почти неуловимое дуновение брызг, и ракушечка попадает ему в глаз. Правда, она тут же выскакивает, Жоэль рукавом трет глаза, и вроде бы ничего страшного не случилось, но в глазу осталась едва заметная царапинка; с каждым днем ранка увеличивается, и вот его глаз, о Господи, глаз моего Жоэля, словно у старика, много смотревшего на солнце, становится белым, как свернувшийся белок, а второй глаз, пораженный еще нераспознанной болезнью, слепо смотрит в небо; О Боже, мой Жоэль и слепой... а брызги все заливают и заливают утес, и земля, как сахар, размягчается под слоем пены, и, как сахар, тает, тает, наконец, размокает совсем и начинает течь вниз, а там, Господи боже мой, Ситроен и Ноэль, и вот расплавленная земля, как холодная лава, сбивает детей с ног и тащит за собой, несколько секунд легкие детские тела удерживаются на поверхности темного грязного потока, а затем он поглощает их, и земля, о, земля забивает им рты; так кричите же, кричите, зовите на помощь!

Дом содрогнулся от вопля Клементины. Но никто ей не ответил; она, обезумев, металась от нижних ступенек лестницы в холле до дорожки в сад, рыдая и громко призывая своих детей. А ведь еще и не стемнело, стояли всего лишь бледные сероватые сумерки, да слышался далекий гул волн. Совершенно потеряв голову, она побежала к утесу. Потом вдруг решила, что они спят, бросилась назад в дом, но мысль о колодце остановила ее на полдороге, она свернула, подбежала к колодцу и для успокоения приподняла тяжелую дубовую крышку. Наконец, она добралась до дома, и, шатаясь, еле дыша, обошла все комнаты снизу доверху, затем снова вышла в сад. Клементина звала их не переставая, и от сильного волнения голос ее начинал хрипнуть. Вдруг, озаренная интуицией, Клементина кинулась к садовой калитке. Она была открыта. Клементина быстро пошла вперед по дороге. Метров через пятьдесят она столкнулась с Жакмором, который возвращался из деревни. Он шел очень медленно, задрав голову вверх, полностью поглощенный созерцанием птиц. Клементина схватила его за отвороты пиджака и пронзительно выкрикнула: