Александр Дюма - Дюма. Том 06. Сорок пять

— Да нет, никто, — продолжал Борроме, — никто.

— Как же, — возразил Шико, — я отлично слышал, что вы сейчас сказали. Кто ваш другой учитель, Жак?

— Ну да, ну да, — вмешался Горанфло, — коротенький толстячок, которого вы мне представили, Борроме. Он иногда заходит к нам, лицо у него такое славное и пить с ним очень приятно.

— Не помню уже, как его зовут, — сказал Борроме.

Брат Эзеб, со своей блаженной физиономией и длинным поварским ножом за поясом, глупейшим образом вылез вперед.

— А я знаю, — сказал он.

Борроме стал энергично подавать ему знаки, но тот ничего не заметил.

— Это же мэтр Бюсси-Леклер, — продолжал Эзеб, — он преподавал фехтование в Брюсселе.

— Вот как! — заметил Шико. — Мэтр Бюсси-Леклер! Клянусь Богом, отличная шпага!

И, произнося эти слова со всем благодушием, на какое он только был способен, Шико на лету поймал яростный взгляд, который Борроме метнул на столь неудачно проявившего услужливость Эзеба.

— Подумайте, а я и не знал, что его зовут Бюсси-Леклер, мне забыли об этом сообщить, — сказал Горанфло.

— Я не думал, что его имя может иметь для вас хоть какое-то значение, ваша милость, — сказал Борроме.

— И правда, — продолжал Шико, — один учитель фехтования или другой — несущественно, был бы он подходящим.

— И правда, несущественно, — подхватил Горанфло, — был бы он только подходящим.

С этими словами он направился к лестнице, ведущей в его покои. Монахи с восхищением взирали на своего настоятеля.

Учения были окончены.

У подножия лестницы Жак, к величайшему неудовольствию Борроме, повторил Шико свою просьбу.

Но Шико ответил:

— Преподаватель из меня плохой, друг мой, я сам научился, размышляя и практикуясь. Делайте, как я, ясный ум из всего извлечет пользу.

Борроме дал команду, и монахи, построившись, пошли со двора в здание монастыря.

Опираясь на руку Шико, Горанфло величественно поднялся вверх по лестнице.

— Надеюсь, — горделиво произнес он, — про этот дом все скажут, что он верно служит королю и может ему пригодиться.

— Еще бы, черт побери, — сказал Шико, — придешь к вам, достопочтенный настоятель, и чего только не увидишь!

— Все это за какой-нибудь месяц, даже меньше месяца.

— И все сделали вы?

— Я, один я, как вы сами видите, — заявил, выпячивая грудь, Горанфло.

— Да, вы сделали больше, чем можно было ожидать, друг мой, и когда я возвращусь, выполнив свою миссию…

— Ах да, правда, друг мой! Поговорим же о вашей миссии.

— Это тем более уместно, что до отъезда мне надо послать весточку или, вернее, вестника к королю.

— Вестника к королю, дорогой друг? Вы, значит, в постоянных сношениях с королем?

— В непосредственных сношениях.

— И вы говорите, что вам нужен вестник?

— Нужен.

— Хотите кого-либо из братии? Для монастыря было бы великой честью, если бы кто-нибудь из наших братьев предстал пред очи короля.

— Разумеется.

— В вашем распоряжении будут двое из наших лучших ходоков. Но расскажите же мне, господин Шико, каким образом король, считавший вас умершим…

— Я ведь уже говорил вам: у меня был летаргический сон — подошло время, и я воскрес.

— И вы снова в милости?

— Более, чем когда-либо, — сказал Шико.

— Значит, — заметил Горанфло, останавливаясь, — вы сможете рассказать королю обо всем, что мы здесь для его блага делаем?

— Не премину, друг мой, не премину, будьте спокойны.

— О дорогой господин Шико! — вскричал Горанфло: он уже видел себя епископом.

— Но сперва мне надо попросить вас о двух вещах.

— О каких?

— Прежде всего о деньгах, которые король вам возвратит.

— Деньги! — вскричал Горанфло, быстро поднявшись с места. — У меня ими полны сундуки.

— Клянусь Богом, вам можно позавидовать, — сказал Шико.

— Хотите тысячу экю?

— Да нет же, дорогой друг, это слишком много. Вкусы у меня простые, желания скромные. Звание королевского посланца не вскружило мне голову, я не только не хвалюсь им, я стараюсь его скрыть. Мне хватит сотни экю.

— Получайте. Ну, а второе?

— Мне нужен оруженосец.

— Оруженосец?

— Да, спутник в дорогу. Я ведь человек компанейский.

— Ах, друг мой, будь я свободен, как в былые дни, — сказал со вздохом Горанфло.

— Да, но вы не свободны.

— Высокое звание налагает узы, — прошептал Горанфло.

— Увы! — произнес Шико. — Всего сразу не сделаешь. Не имея возможности, дражайший настоятель, путешествовать в вашем достопочтенном обществе, я удовлетворюсь братцем Жаком.

— Братцем Жаком?

— Да, малец пришелся мне по вкусу.

— И правильно, господин Шико, это редкий малый, он далеко пойдет.

— Пока что, если ты мне его уступишь, я повезу его за двести пятьдесят лье.

— Он в вашем распоряжении, друг мой.

Настоятель позвонил в колокольчик. Тотчас же появился келейник.

— Позовите брата Жака, а также брата, выполняющего поручения в городе.

Через десять минут оба они появились в дверях.

— Жак, — сказал Горанфло, — я даю вам чрезвычайной важности поручение.

— Мне, господин настоятель? — Удивленно спросил юноша.

— Да, вы будете сопутствовать господину Роберу Брике в его далеком путешествии.

— О, — вскричал юный монах, охваченный восторгом при мысли о странствиях, — я буду путешествовать с господином Брике, я буду на вольном воздухе, на свободе! Ах, господин Робер Брике, мы каждый день будем фехтовать, правда?

— Да, дитя мое.

— И мне можно будет взять мою аркебузу?

— Забирай ее с собой.

Жак подпрыгнул и бросился вон из комнаты, издавая радостные крики.

— Что касается поручения, — сказал Горанфло, — то прошу вас, приказывайте. Подите сюда, брат Панург.

— Панург! — сказал Шико, у которого это имя вызывало не лишенное приятности воспоминание. — Панург!

— Увы, да, — произнес Горанфло. — Я выбрал этого брата, которого тоже зовут Панург, и он ходит по тем же делам, по которым ходил тот.

— Значит, наш старый друг уже не служит тебе?

— Он умер, — ответил Горанфло, — он умер.

— О, — с сожалением протянул Шико, — и правда, он ведь уже здорово постарел.

— Девятнадцать лет, друг мой, ему было девятнадцать лет.

— Достопримечательный случай долголетия, — заметил Шико, — только в монастыре возможно что-либо подобное.

Панург, о котором в таких выражениях говорил настоятель, вскоре появился.

Совершенно очевидно было, что он оказался призванным заменить своего покойного тезку не из-за свойственного ему морального или физического облика, ибо никогда еще человек с более умным лицом не был обесчещен именем, которым назвали осла.

Брат Панург своими маленькими глазками, острым носом и выдающимся подбородком напоминал скорее лису.