Шарлотта Бронте - Джен Эйр - английский и русский параллельные тексты

Тут можно читать онлайн Шарлотта Бронте - Джен Эйр - английский и русский параллельные тексты - бесплатно ознакомительный отрывок. Жанр: Классическая проза. Здесь Вы можете читать ознакомительный отрывок из книги онлайн без регистрации и SMS на сайте лучшей интернет библиотеки ЛибКинг или прочесть краткое содержание (суть), предисловие и аннотацию. Так же сможете купить и скачать торрент в электронном формате fb2, найти и слушать аудиокнигу на русском языке или узнать сколько частей в серии и всего страниц в публикации. Читателям доступно смотреть обложку, картинки, описание и отзывы (комментарии) о произведении.

Читать книгу

Название:

Джен Эйр - английский и русский параллельные тексты
Автор:

Шарлотта Бронте
Жанр:

Классическая проза
Издательство:

неизвестно
Год:

неизвестен
ISBN:

нет данных
Рейтинг:

4/5. Голосов: 11
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:

Читать комментарии
Ваша оценка:
80

1

2

3

4

5

Шарлотта Бронте - Джен Эйр - английский и русский параллельные тексты краткое содержание

Джен Эйр - английский и русский параллельные тексты - описание и краткое содержание, автор Шарлотта Бронте, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки LibKing.Ru

В поисках лучшей доли Джен Эйр, сирота, страдающая от притеснений родственников и школьных наставников, становится гувернанткой и начинает новую счастливую жизнь в Торнфилде. Спустя некоторое время Джен начинает понимать, что Рочестер, хозяин Торнфилда, скрывает от нее какую-то тайну.

Джен Эйр - английский и русский параллельные тексты - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок

Джен Эйр - английский и русский параллельные тексты - читать книгу онлайн бесплатно (ознакомительный отрывок), автор Шарлотта Бронте

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

Many, already smitten, went home only to die: some died at the school, and were buried quietly and quickly, the nature of the malady forbidding delay.	Однако многие были уже заражены и, вернувшись домой, вскоре умерли там. Другие умерли в школе, и их похоронили быстро и незаметно, так как опасность распространения эпидемии не допускала промедления.
While disease had thus become an inhabitant of Lowood, and death its frequent visitor; while there was gloom and fear within its walls; while its rooms and passages steamed with hospital smells, the drug and the pastille striving vainly to overcome the effluvia of mortality, that bright May shone unclouded over the bold hills and beautiful woodland out of doors.	В то время как жестокая болезнь стала постоянной обитательницей Ловуда, а смерть -его частой гостьей, в то время как в его стенах царили страх и уныние, а в коридорах и комнатах стояли больничные запахи, которые нельзя было заглушить ни ароматичными растворами, ни курениями, - над крутыми холмами и кудрявыми рощами сиял безмятежный май.
Its garden, too, glowed with flowers: hollyhocks had sprung up tall as trees, lilies had opened, tulips and roses were in bloom; the borders of the little beds were gay with pink thrift and crimson double daisies; the sweetbriars gave out, morning and evening, their scent of spice and apples; and these fragrant treasures were all useless for most of the inmates of Lowood, except to furnish now and then a handful of herbs and blossoms to put in a coffin.	В саду цвело множество мальв ростом чуть не с дерево, раскрывались лилии, разноцветные тюльпаны и розы, маленькие клумбы были окружены веселой темно-розовой каймой маргариток. По вечерам и по утрам благоухал шиповник, от него пахло яблоками и пряностями. Но в большинстве своем обитатели Ловуда не могли наслаждаться этими дарами природы, и только мы носили на могилы умерших девочек пучки трав и цветов.
But I, and the rest who continued well, enjoyed fully the beauties of the scene and season; they let us ramble in the wood, like gipsies, from morning till night; we did what we liked, went where we liked: we lived better too.	Однако те дети, которые оставались здоровыми, полностью наслаждались красотой окрестностей и сияющей весной. Никто не обращал на нас внимания, и мы как цыгане, с утра до ночи бродили по долинам и рощам. Мы делали все, что нам нравилось, и шли, куда нас влекло. Условия нашей жизни тоже стали лучше.
Mr. Brocklehurst and his family never came near Lowood now: household matters were not scrutinised into; the cross housekeeper was gone, driven away by the fear of infection; her successor, who had been matron at the Lowton Dispensary, unused to the ways of her new abode, provided with comparative liberality. Besides, there were fewer to feed; the sick could eat little; our breakfast-basins were better filled; when there was no time to prepare a regular dinner, which often happened, she would give us a large piece of cold pie, or a thick slice of bread and cheese, and this we carried away with us to the wood, where we each chose the spot we liked best, and dined sumptuously.	Ни мистер Брокльхерст, ни его семейство не решались даже приблизиться к Ловуду. Никто не надзирал за хозяйством, злая экономка ушла, испугавшись эпидемии. Ее заместительница, которая раньше заведовала лоутонским лазаретом, еще не переняла ее обычаев и была щедрее, да и кормить приходилось гораздо меньше девочек: больные ели мало. Во время завтрака наши мисочки были налиты до краев. Когда кухарка не успевала приготовить настоящий обед, а это случалось довольно часто, нам давали по большому куску холодного пирога или ломоть хлеба с сыром, и мы уходили в лес, где у каждой из нас было свое излюбленное местечко, и там с удовольствием съедали принесенное.
My favourite seat was a smooth and broad stone, rising white and dry from the very middle of the beck, and only to be got at by wading through the water; a feat I accomplished barefoot.	Я больше всего любила гладкий широкий камень, сухой и белый, лежавший посредине ручья; к нему можно было пробраться только по воде, и я переходила ручей босиком.

The stone was just broad enough to accommodate, comfortably, another girl and me, at that time my chosen comrade-one Mary Ann Wilson; a shrewd, observant personage, whose society I took pleasure in, partly because she was witty and original, and partly because she had a manner which set me at my ease.	На камне хватало места для двоих, и мы располагались на нем с моей новой подругой. Это была некая Мери-Энн Вильсон, неглупая и наблюдательная девочка; ее общество мне нравилось - она была большая шутница и оригиналка, и я чувствовала себя с ней просто и легко.
Some years older than I, she knew more of the world, and could tell me many things I liked to hear: with her my curiosity found gratification: to my faults also she gave ample indulgence, never imposing curb or rein on anything I said.	Мери-Энн была на несколько лет старше меня, больше знала жизнь, ее рассказы были для меня интересны, и она умела удовлетворить мое любопытство. Будучи снисходительна к моим недостаткам, она никогда не удерживала и не порицала меня.
She had a turn for narrative, I for analysis; she liked to inform, I to question; so we got on swimmingly together, deriving much entertainment, if not much improvement, from our mutual intercourse.	У нее был дар повествования, у меня - анализа; она любила поучать, я - спрашивать. Поэтому мы прекрасно ладили, и если это общение и не приносило нам особой пользы, оно было приятно.
And where, meantime, was Helen Burns?	А где же была Элен Бернс?
Why did I not spend these sweet days of liberty with her?	Отчего я не с ней проводила эти сладостные дни свободы?
Had I forgotten her? or was I so worthless as to have grown tired of her pure society?	Разве я забыла ее? Или я была так легкомысленна, что начала тяготиться ее благородной дружбой?
Surely the Mary Ann Wilson I have mentioned was inferior to my first acquaintance: she could only tell me amusing stories, and reciprocate any racy and pungent gossip I chose to indulge in; while, if I have spoken truth of Helen, she was qualified to give those who enjoyed the privilege of her converse a taste of far higher things.	Конечно, Мери-Энн Вильсон была несравнима с моей первой подругой: она рассказывала занятные истории и охотно болтала и шутила со мной, в то время как Элен всегда умела пробудить в тех, кто имел счастье общаться с ней, интерес к возвышенному. Все это верно, читатель; и я это прекрасно знала и чувствовала.
True, reader; and I knew and felt this: and though I am a defective being, with many faults and few redeeming points, yet I never tired of Helen Burns; nor ever ceased to cherish for her a sentiment of attachment, as strong, tender, and respectful as any that ever animated my heart.	Хотя я и очень несовершенное создание, с многочисленными недостатками, которые вряд ли могут искупить мои слабые достоинства, я никогда бы не устала от общества Элен Бернс; в моей душе продолжало жить чувство привязанности к ней, такое сильное, нежное и благоговейное, какое я редко патом испытывала.
How could it be otherwise, when Helen, at all times and under all circumstances, evinced for me a quiet and faithful friendship, which ill-humour never soured, nor irritation never troubled?	Да и как могло быть иначе, ведь Элен всегда и при всех обстоятельствах дарила мне спокойную, верную дружбу, которую не могло смутить или ослабить ни раздражение, ни непонимание.
But Helen was ill at present: for some weeks she had been removed from my sight to I knew not what room upstairs.	Но Элен была больна: вот уже несколько недель, как мы с ней не виделись; я даже не знала, в какой комнате верхнего этажа она находится.

She was not, I was told, in the hospital portion of the house with the fever patients; for her complaint was consumption, not typhus: and by consumption I, in my ignorance, understood something mild, which time and care would be sure to alleviate.	Ее не положили, как я выяснила, в лазарет, где лежали тифозные больные, ибо у нее была чахотка, а не тиф. Мне же, по моему неведению, чахотка представлялась чем-то очень безобидным, такой болезнью, которую уход и время могут излечить.
I was confirmed in this idea by the fact of her once or twice coming downstairs on very warm sunny afternoons, and being taken by Miss Temple into the garden; but, on these occasions, I was not allowed to go and speak to her; I only saw her from the schoolroom window, and then not distinctly; for she was much wrapped up, and sat at a distance under the verandah.	Эту уверенность поддерживало во мне и то обстоятельство, что в солнечные дни ее иногда выносили в сад; но и тут мне не разрешалось приближаться к ней и разговаривать; я видела ее только из школьного окна и притом очень неясно: она была закутана в одеяло и сидела довольно далеко от меня, в саду возле веранды.
One evening, in the beginning of June, I had stayed out very late with Mary Ann in the wood; we had, as usual, separated ourselves from the others, and had wandered far; so far that we lost our way, and had to ask it at a lonely cottage, where a man and woman lived, who looked after a herd of half-wild swine that fed on the mast in the wood.	Однажды, в начале июля, мы с Мери-Энн очень поздно загулялись в лесу; отделившись, как обычно, от остальных, мы забрели в глушь так далеко, что начали плутать и вынуждены были, чтобы расспросить о дороге, зайти в уединенный домик, где жили мужчина и женщина, пасшие в этом лесу стадо полудиких свиней.
When we got back, it was after moonrise: a pony, which we knew to be the surgeon's, was standing at the garden door.	Когда мы наконец вернулись домой, уже всходила луна. У ворот дома мы увидели лошадь, которая, как мы знали, принадлежала врачу.
Mary Ann remarked that she supposed some one must be very ill, as Mr. Bates had been sent for at that time of the evening.	Мери-Энн высказала предположение, что, вероятно, кому-нибудь стало очень худо, если за мистером Бейтсом послали так поздно.
She went into the house; I stayed behind a few minutes to plant in my garden a handful of roots I had dug up in the forest, and which I feared would wither if I left them till the morning.	Она вошла в дом, а я еще задержалась в саду, чтобы посадить несколько кустиков растений, принесенных из леса, так как боялась, что они завянут, если я это отложу до утра.
This done, I lingered yet a little longer: the flowers smelt so sweet as the dew fell; it was such a pleasant evening, so serene, so warm; the still glowing west promised so fairly another fine day on the morrow; the moon rose with such majesty in the grave east.	Закончив посадку, я все еще медлила вернуться в комнаты: садилась роса, и цветы благоухали особенно нежно. Вечер был такой чудесный, спокойный, теплый; все еще алевший закат обещал и на завтра ясный день. Луна величественно всходила на потемневшем востоке.
I was noting these things and enjoying them as a child might, when it entered my mind as it had never done before:-	Я наслаждалась всем этим, как настоящее дитя, и вдруг во мне с небывалой остротой мелькнула мысль:
"How sad to be lying now on a sick bed, and to be in danger of dying!	"Как грустно сейчас лежать в постели, зная, что тебе грозит смерть.
This world is pleasant-it would be dreary to be called from it, and to have to go who knows where?"	Ведь этот мир прекрасен! Как тяжело быть из него отозванной, уйти неведомо куда!"