Виктор Гюго - Собор Парижской Богоматери - английский и русский параллельные тексты

Впрочем, к чести исконного здравого смысла парижских зевак, следует признать, что большая часть толпы направилась к потешным огням, вполне уместным в это время года, другие -смотреть мистерию в хорошо защищенной от холода зале Дворца правосудия; а бедному, жалкому, еще не расцветшему майскому деревцу все любопытные единодушно предоставили зябнуть в одиночестве под январским небом, на кладбище Бракской часовни. The populace thronged the avenues of the law courts in particular, because they knew that the Flemish ambassadors, who had arrived two days previously, intended to be present at the representation of the mystery, and at the election of the Pope of the Fools, which was also to take place in the grand hall. Народ больше всего теснился в проходах Дворца правосудия, так как было известно, что прибывшие третьего дня фландрские послы намеревались присутствовать на представлении мистерии и на избрании папы шутов, которое также должно было состояться в большой зале Дворца. It was no easy matter on that day, to force one's way into that grand hall, although it was then reputed to be the largest covered enclosure in the world (it is true that Sauval had not yet measured the grand hall of the Ch?teau of Montargis). The palace place, encumbered with people, offered to the curious gazers at the windows the aspect of a sea; into which five or six streets, like so many mouths of rivers, discharged every moment fresh floods of heads. Нелегко было пробраться в этот день в большую залу, считавшуюся в то время самым обширным закрытым помещением на свете. (Правда, Соваль тогда еще не обмерил громадную залу в замке Монтаржи.) Запруженная народом площадь перед Дворцом правосудия представлялась зрителям, глядевшим на нее из окон, морем, куда пять или шесть улиц, подобно устьям рек, непрерывно извергали все новые потоки голов. The waves of this crowd, augmented incessantly, dashed against the angles of the houses which projected here and there, like so many promontories, into the irregular basin of the place. Непрестанно возрастая, эти людские волны разбивались об углы домов, выступавшие то тут, то там, подобно высоким мысам в неправильном водоеме площади. In the centre of the lofty Gothic fa?ade of the palace, the grand staircase, incessantly ascended and descended by a double current, which, after parting on the intermediate landing-place, flowed in broad waves along its lateral slopes,-the grand staircase, I say, trickled incessantly into the place, like a cascade into a lake. Посредине высокого готического фасада Дворца правосудия находилась главная лестница, по которой безостановочно поднимался и спускался людской поток; расколовшись ниже, на промежуточной площадке, надвое, он широкими волнами разливался по двум боковым спускам; эта главная лестница, как бы непрерывно струясь, сбегала на площадь, подобно водопаду, низвергающемуся в озеро. The cries, the laughter, the trampling of those thousands of feet, produced a great noise and a great clamor. Крик, смех, топот ног производили страшный шум и гам.

From time to time, this noise and clamor redoubled; the current which drove the crowd towards the grand staircase flowed backwards, became troubled, formed whirlpools.	Время от времени этот шум и гам усиливался: течение, несшее толпу к главному крыльцу, поворачивало вспять и, крутясь, образовывало водовороты.
This was produced by the buffet of an archer, or the horse of one of the provost's sergeants, which kicked to restore order; an admirable tradition which the provostship has bequeathed to the constablery, the constablery to the mar?chauss?e, the mar?chauss?e to our gendarmeri of Paris.	Причиной тому были либо стрелок, давший комунибудь тумака, либо лягавшаяся лошадь начальника городской стражи, водворявшего порядок; эта милая традиция, завещанная парижским прево конетаблям, перешла от конетаблей по наследству к конной страже, а от нее к нынешней жандармерии Парижа.
Thousands of good, calm, bourgeois faces thronged the windows, the doors, the dormer windows, the roofs, gazing at the palace, gazing at the populace, and asking nothing more; for many Parisians content themselves with the spectacle of the spectators, and a wall behind which something is going on becomes at once, for us, a very curious thing indeed.	В дверях, в окнах, в слуховых оконцах, на крышах домов кишели тысячи благодушных, безмятежных и почтенных горожан, спокойно глазевших на Дворец, глазевших на толпу и ничего более не желавших, ибо многие парижане довольствуются зрелищем самих зрителей, и даже стена, за которой что-либо происходит, уже представляет для них предмет, достойный любопытства.
If it could be granted to us, the men of 1830, to mingle in thought with those Parisians of the fifteenth century, and to enter with them, jostled, elbowed, pulled about, into that immense hall of the palace, which was so cramped on that sixth of January, 1482, the spectacle would not be devoid of either interest or charm, and we should have about us only things that were so old that they would seem new.	Если бы нам, живущим в 1830 году, дано было мысленно вмешаться в толпу парижан XV века и, получая со всех сторон пинки, толчки, - прилагая крайние усилия, чтобы не упасть, проникнуть вместе с ней в обширную залу Дворца, казавшуюся в день 6 января 1482 года такой тесной, то зрелище, представившееся нашим глазам, не лишено было бы занимательности и очарования; нас окружили бы вещи столь старинные, что они для нас были бы полны новизны.
With the reader's consent, we will endeavor to retrace in thought, the impression which he would have experienced in company with us on crossing the threshold of that grand hall, in the midst of that tumultuous crowd in surcoats, short, sleeveless jackets, and doublets.	Если читатель согласен, мы попытаемся хотя бы мысленно воссоздать то впечатление, которое он испытал бы, перешагнув вместе с нами порог обширной залы и очутившись среди толпы, одетой в хламиды, полукафтанья и безрукавки.
And, first of all, there is a buzzing in the ears, a dazzlement in the eyes.	Прежде всего мы были бы оглушены и ослеплены.
Above our heads is a double ogive vault, panelled with wood carving, painted azure, and sown with golden fleurs-de-lis; beneath our feet a pavement of black and white marble, alternating.	Над нашими головами двойной стрельчатый свод, отделанный деревянной резьбой, расписанный золотыми лилиями по лазурному полю; под ногами - пол, вымощенный белыми и черными мраморными плитами.
A few paces distant, an enormous pillar, then another, then another; seven pillars in all, down the length of the hall, sustaining the spring of the arches of the double vault, in the centre of its width.	В нескольких шагах от нас огромный столб, затем другой, третий - всего на протяжении залы семь таких столбов, служащих линией опоры для пяток двойного свода.

Around four of the pillars, stalls of merchants, all sparkling with glass and tinsel; around the last three, benches of oak, worn and polished by the trunk hose of the litigants, and the robes of the attorneys.	Вокруг первых четырех столбов - лавочки торговцев, сверкающие стеклянными изделиями и мишурой; вокруг трех остальных - истертые дубовые скамьи, отполированные короткими широкими штанами тяжущихся и мантиями стряпчих.
Around the hall, along the lofty wall, between the doors, between the windows, between the pillars, the interminable row of all the kings of France, from Pharamond down: the lazy kings, with pendent arms and downcast eyes; the valiant and combative kings, with heads and arms raised boldly heavenward.	Кругом залы вдоль высоких стен, между дверьми, между окнами, между столбами - нескончаемая вереница изваяний королей Франции, начиная с Фарамонда: королей нерадивых, опустивших руки и потупивших очи, королей доблестных и воинственных, смело подъявших чело и руки к небесам.
Then in the long, pointed windows, glass of a thousand hues; at the wide entrances to the hall, rich doors, finely sculptured; and all, the vaults, pillars, walls, jambs, panelling, doors, statues, covered from top to bottom with a splendid blue and gold illumination, which, a trifle tarnished at the epoch when we behold it, had almost entirely disappeared beneath dust and spiders in the year of grace, 1549, when du Breul still admired it from tradition.	Далее, в высоких стрельчатых окнах -тысячецветные стекла; в широких дверных нишах - богатые, тончайшей резьбы двери; и все это -своды, столбы, стены, наличники окон, панели, двери, изваяния - сверху донизу покрыто великолепной голубой с золотом краской, успевшей к тому времени уже слегка потускнеть и почти совсем исчезнувшей под слоем пыли и паутины в 1549 году, когда дю Брель по традиции все еще восхищался ею.
Let the reader picture to himself now, this immense, oblong hall, illuminated by the pallid light of a January day, invaded by a motley and noisy throng which drifts along the walls, and eddies round the seven pillars, and he will have a confused idea of the whole effect of the picture, whose curious details we shall make an effort to indicate with more precision.	Теперь вообразите себе эту громадную продолговатую залу, освещенную сумеречным светом январского дня, заполоненную пестрой и шумной толпой, которая плывет по течению вдоль стен и вертится вокруг семи столбов, и вы получите смутное представление о той картине, любопытные подробности которой мы попытаемся обрисовать точнее.
It is certain, that if Ravaillac had not assassinated Henri IV., there would have been no documents in the trial of Ravaillac deposited in the clerk's office of the Palais de Justice, no accomplices interested in causing the said documents to disappear; hence, no incendiaries obliged, for lack of better means, to burn the clerk's office in order to burn the documents, and to burn the Palais de Justice in order to burn the clerk's office; consequently, in short, no conflagration in 1618.	Несомненно, если бы Равальяк не убил Генриха IV, не было бы и документов о деле Равальяка, хранившихся в канцелярии Дворца правосудия; не было бы и сообщников Равальяка, заинтересованных в исчезновении этих документов; значит, не было бы и поджигателей, которым, за неимением лучшего средства, пришлось сжечь канцелярию, чтобы сжечь документы, и сжечь Дворец правосудия, чтобы сжечь канцелярию; следовательно, не было бы и пожара 1618 года.
The old Palais would be standing still, with its ancient grand hall; I should be able to say to the reader,	Все еще высился бы старинный Дворец с его старинной залой, и я мог бы сказать читателю:
"Go and look at it," and we should thus both escape the necessity,-! of making, and he of reading, a description of it, such as it is.	"Пойдите, полюбуйтесь на нее"; таким образом, мы были бы избавлены: я - от описания этой залы, а читатель от чтения сего посредственного описания.
Which demonstrates a new truth: that great events have incalculable results.	Это подтверждает новую истину, что последствия великих событий неисчислимы.

Читать дальше