Готхольд Лессинг - Драмы_Басни в прозе

Кто он ?

Натан.

Нет, я
Пришел один.

Какой отважный подвиг!
Видна в нем мудрость божья: ты его
Для мужа славного свершил!

Да, да!

Так холодно? Нет, юный друг, когда
Бог через нас добро осуществляет,
Тут холод неуместен, если даже
Он скромностью навеян.

На земле
Любая вещь, как видно, многогранна,
И грани эти не всегда друг с другом
Живут в согласье должном.

Так держись
Хорошего и славь деянья божьи!
Он знает связь вещей. Но раз тобой
Такая мнительность подчас владеет,
То я и сам опасливым в общенье
С тобою буду. На беду свою,
И я, как все земное, многогранен,
И грани у меня нередко — в распре.

Мне больно слышать это. Подозреньям
Не так уж я подвержен.

Так признайся,
В ком усомнился ты? Ужель в Натане?
В Натане? Ты? Откройся мне! Впервые
Доверие свое мне покажи.

Не на него, а на себя сержусь
За глупость явную.

Какую глупость?

За то, что мне пригрезилось, что может
Жид разучиться быть жидом. И в этот
Сон наяву поверил я.

О дочери Натана ты слыхал,
Конечно? То, что для нее я сделал,
Я сделал, ибо сделать так хотел.
Чрезмерно горд, чтоб пожинать награду
За то, чего не сеял, день за днем
Я избегал ее. Отец в отъезде;
Но вот вернулся, все узнал, сыскал
Меня; благодарил, сказал, что хочет,
Чтоб дочь пришлась мне п осердцу; болтал
О лучезарных далях, о надеждах…
И я развесил уши. Я пришел.
Увидел девушку… Султан, мне стыдно…

Как? Стыдно? Но, надеюсь, не того,
Что иудейка так тебя пронзила?

Нет! Но — того, что сердце, болтовней
Отца смягченное, зажглось желаньем.
Глупец, я снова кинулся в огонь!
Просил руки ее и был отвергнут.

Отвергнут?

Нет. Ее родитель мудрый
Мне наотрез не отказал. Но он, мол,
Еще подумать должен, разузнать
Как следует… Добро! А я-то? Я-то
Раздумывал, справлялся ль, кто да чья,
Когда она от ужаса кричала
В огне и дыме? Как оно прекрасно
Столь мудрым и разумным быть!

Ну, ну!
Уважить все же надо старика!
Не так уж долго он сопротивляться
Помолвке будет. Чай, он не захочет,
Чтоб иудеем стал и ты?

Кто знает?

Кто знает? Тот, кто суть постиг Натана.

Но суеверье, что впиталось в нас,
Хоть и осознанное, не теряет
Над нами власти. И не всяк свободен,
Кто над цепями ржавыми глумится.

Неплохо сказано. Но не Натан же…

Из темных предрассудков наихудший
Свой собственный простительным считать.

Ты прав. Но не Натан же…

Вверьте только
Слепое человечество такому
До срока общего прозренья, он
Покажет вам…

При чем же здесь Натан?
Он этим не грешит.

И я так думал!
Но чт о, когда сей цоколь новой эры
Вдруг оказался пакостным жидом,
Ворующим младенцев христианских,
Чтоб их растить жидами? Что тогда?

Кто это говорит?

Ведь и она,
Та девушка, какою он меня
Прельщал и обнадежил дать в уплату
За то, что я «не мог же сделать даром»,
И эта девушка не дочь его,
А христианка родом!

И ее
Он все-таки тебе отдать не хочет?

А!.. Хочет иль не хочет — он опознан,
Раскрыт, веротерпимый краснобай!
Но я спущу на волка в философской
Овечьей шкуре разъяренных псов!
Пускай изрядно серого потреплют!

Христианин, спокойней!

А зачем?
И жид и мусульманин за свое
Вероученье держатся. Иль только
Для христиан закон не писан?

Тише,
Христианин!

Я чувствую сполна
Всю тяжесть осужденья, Саладин,
Которую ты втиснул в это слово!
Но как бы вел себя Ассад, попавши
В такую же беду?

Едва ль мудрее,
Чем ты, пожалуй! Но кто научил
Тебя, как мой Ассад, единым словом
Мой гнев рассеять? Если это правда,
В Натане я и сам не разберусь.
Но он — мой друг, и я не потерплю
Вражды среди друзей моих. Позволь же
Тебя наставить, мальчик! Не спеши
Отдать его на лютый суд толпы,
Свирепой черни буйных изуверов!
Не упреждай, что духовенство ваше
Захочет добиваться от меня!
Не будь, под стать жидам и мусульманам,
Тупым христианином!

Так и было б:
Слепой, кровавой злобы патриарха
Я чуть не стал пособником.

Так ты
Уж побывал у патриарха? Прежде
Чем отыскать меня?

Обуреваем
Безумной страстью, я пошел к нему.
Прости! Во мне Ассада ты теперь,
Боюсь, не видишь больше?

Так и было б,
Когда б не страх твой детский! Мне ль не знать,
Что добродетель из пороков наших
Произрастает? Будь ей только верен,
Пороки позабудутся. Иди!
Сыщи и приведи ко мне Натана!
Я должен помирить вас наконец
Во что бы то ни стало. А девица
Твоею будет, вопреки всему.
Я и Натана мудрого приструню
За то, что христианского ребенка
Не на свинине он растил.

Как странно!

Не правда ль, Зитта, наш Ассад прелестным
И буйным юношей когда-то был?

Когда Ассад, а не храмовник твой
Перед художником сидел. Но как же
Ты позабыл спросить его, кто были
Родители его, отец и мать.