Готхольд Лессинг - Драмы_Басни в прозе

Мне совесть…

Дайя!
Позволь же рассказать тебе…

Мне совесть,
Я говорю…

… какую в Вавилоне
Я ткань купил тебе — на загляденье!
Искусной роскошью она навряд ли
Уступит предназначенной для Рэхи.

Что толку в том? Вам совести моей
Проснувшейся уже не усыпить.

Не терпится узнать, как эти бусы,
Как серьги эти, перстень и запястье,
Изделия дамасских мастеров,
Понравятся тебе?

Какой вы, право!
Вам только бы дарить и ублажать.

Так забирай подарки и — молчи…

По-прежнему? Могу ли отрицать
Я вашу праведность и щедрость вашу?
И все ж…

Я только жид? Должно быть, это
Хотела ты сказать?

Что я хотела
Сказать, для вас — не тайна.

Так молчи!

Я и молчу. Но если гром господень
Над нами разразится и невмочь
Мне будет божью кару отвратить,
В ответе вы.

Никто другой. Но что же
Я девочки моей не вижу?.. Дайя!
Меня ты не морочишь? Или ей
Неведом мой приезд?

В толк не возьму…
Ее душа еще не поборола
Былого страха. Все-то ей огонь
Мерещится. Тревожный дух ее
Спит наяву и бодрствует во сне,
То неразумней твари бессловесной,
То ангела прозорливей…

Бедняжка!
Таков людской удел!

Под утро, вижу,
Лежит она с закрытыми глазами,
Как мертвая. И вдруг очнулась. «Слышишь! —
Мне говорит. — Отцовские верблюды…
И голос ласковый отца…» Сказала
И тут же вновь забылась — голова
Беспомощно упала на подушку.
Я в сени ринулась — и вправду, вы,
Живой и невредимый, возвратились
Из долгих странствий под надежный кров.
Да это и не диво! Днем и ночью
Она лишь вами бредила… да им.

Лишь мной да им? Им? Кто же это?

Тот,
Кто спас ее из пламени.

Кто он
И где он? Кто спас девочку мою?

Храмовник, юный рыцарь, взятый в плен
И присужденный к смерти, но по воле
Султана пощаженный.

Как? Храмовник
Нещадным Саладином был прощен?
И не случись такого чуда, Рэхи
Уж не было б в живых? О, боже!

Если б
Он не рискнул вновь обретенной жизнью,
Вам Рэхи не видать бы.

Дайя! Где,
Где благородный этот человек?
Хочу в слезах припасть к его коленам!
Надеюсь, все, что я оставил вам,
Вы отдали ему, пообещавши
Дать многим больше?

Нет. Хоть и пытались.

Нет? Нет!

Явился он невесть откуда
И сгинул с глаз невесть куда. Никем
Не чаянный, он бросился на крик,
Взывавший о спасенье, в дым и пламя,
Прикрыв лицо спасительным плащом.
Уже считали мы его погибшим,
Как вдруг он вновь из пламени и дыма
Выходит, высоко поднявши Рэху
Могучею рукой. Ничуть не тронут
Восторженной признательностью нашей,
Он опускает ношу. И в толпе — Теряется…

Не навсегда, надеюсь?

На третий день он повстречался мне.
Под сенью пальм стоял он у гробницы,
Покинутой поправшим смертью смерть {94} .
Я бросилась к нему, благодарила,
Молила, заклинала хоть разок
Порадовать ее своим приходом:
Не может-де найти она покоя,
Не выплакавши благодарных слез
У ног его.

И что же он ответил?

Увы! Он был к моленьям нашим глух,
Язвительно глумился надо мною…

И этим отпугнул тебя?

Ничуть!
Я, что ни день, к строптивцу приходила
С мольбой все тою же. Чего, чего
Я только не стерпела, не готова
Была еще стерпеть! Но он к гробнице
Воскресшего уже не приходил:
Исчез, как в воду канул. Ни вестей
О нем, ни слухов даже!.. Вы молчите?
Теряетесь в догадках?

Я предвижу
Как больно ранит сердце бедной Рэхи
Его отказ. Сносить пренебреженье —
И от кого? От лучшего из лучших
В ее глазах! Отвергнутой себя
Считать и все ж душой к нему тянуться!
Тут — корень распри сердца с головой.
Что победит? Тоскливое унынье?
Иль ненависть ко всем и ко всему?
Бывает и не так: воображенье,
Вторгаясь в эту распрю, порождает
Мечтателей, в которых то рассудок
Главенствует, то снова голос сердца.
Дурное равноправие! Или я
Своей не знаю Рэхи, или то же
Случилось с ней. Боюсь, что Рэха бредит.

Но сколь невинно, сколь благочестиво!

Пусть даже так, и все же это бред.

Одна, не спорю, греза завладела
Ее воображеньем. Будто он
Не детище Земли, а небожитель,
Тот неусыпный страж, кому она
Еще в младенчестве свое сердечко
Доверила. Из облака, глазам
Толпы незрим, он опустился наземь
В час роковой и перед ней предстал
В обличье рыцаря {95} . Что тут смешного?
Не убивайте в ней мечты, священной
Для христиан, а также иудеев
И мусульман, — столь сладостной мечты!

И мне священной… Но ступай! Разведай,
Как там она, могу ли к ней зайти.
Ну, а потом я все же попытаюсь
И взбалмошного ангела сыскать,
Поскольку он с Землей не разлучился
И неучтивым рыцарством своим
Смущает наши души. Мне сдается,
Я приведу его.

К добру ли это?

Пусть радость яви сменит сладость грезы
Уж ты поверь мне, Дайя: человеку
Всех ангелов дороже человек.
Не обессудь, от набожного бреда
Я девочку надеюсь исцелить.

Отец? Глазам не верю! А уж мне
Подумалось, что только голос ваш
Прорвался к нам из непроглядной дали…
Отныне нас не разобщают горы,
Ни реки, ни пустыни… Что же вы
Не бросились к своей бедняжке Рэхе,
В живых оставшейся? А ведь она
Чуть не сгорела. О! Из всех смертей
Нет более ужасной, как сгореть!