Готхольд Лессинг - Драмы_Басни в прозе

Дитя мое!

Вам переплыть пришлось
Евфрат и Тигр, пустынный Иордан {96}
И много рек безвестных. Ежечасно
Я думала о вас и содрогалась,
Пока пожар меня не обступил
Стеною огнедышащей. С тех пор
Я почитаю смерть в пучине водной
Едва ли не блаженством. Но ведь вы
Не утонули, я не стала горсткой
Сыпучей пепла. Так восславим бога!
Он, милосердный, утлый ваш челнок
Руками ангелов незримых вынес
Из вод неверных на земную твердь.
И он же ангела в обличье зримом
Ко мне послал, чтоб вознести меня
Из пламени на белых крыльях.

Как?
На белых крыльях? Уж не плащ ли то
Храмовника {97} , спасительно простертый
Над пышущим огнем?

В обличье зримом
Меня пронес он сквозь огонь и дым
На белых крыльях. Я лицом к лицу
С ним повстречалась, с ангелом моим
Хранителем.

Ты встречу заслужила!
Ты восхитилась им, а он — тобой,
Как то и быть должно.

Кому вы льстите?
Себе иль ангелу?

А если ты
Была лишь человеком спасена,
Ты ангелом его бы не считала?

Но не таким! Мой ангел — истый ангел,
Я знаю это твердо! Сами ж вы
Внушали мне: есть ангелы на свете!
И есть господь, творящий чудеса
В награду тем, кто чтит его и любит.
А я люблю его…

Как он — тебя!
Бог для тебе подобных днесь и присно
Свершает чудеса, как совершал их,
И вечности еще не сотворив.

Такая речь — по мне.

Как? Потому лишь,
Что чересчур обыденно звучит
Спасенной быть не ангелом, а только
Храмовником, тебе не в чудо чудо
Великое? Превыше всех чудес
То, что вокруг чудесное творится
Ежемгновенно, каждый божий день.
Не будь сплошной чреды земных чудес,
Чт оразум человека почитал бы
Господним чудом? Неужели ж то,
Чему, разинув рты, дивятся дети
При встрече с небывалым?

Вы вконец
Своими суемудрыми речами
Ее смятенный ум сгубить хотите?

Оставь! Так Рэха не считает чудом,
Что спас ее от смерти человек ,
Сам спасшийся ничуть не меньшим чудом?
Да, да, на том стою: ничуть не меньшим!
Иль кто слыхал когда, чтоб Саладин
Храмовника помиловал? {98} Чтоб пленник,
Представ перед султаном, о пощаде
Еще мечтал? Свободу обрести
Надеялся не от петли позорной
Или от милосердного клинка?

К тому и клонит ваша речь: он не был
Храмовником, а только им казался.
Будь он храмовник, как бы он сумел
Избегнуть предрешенной казни или
Бродить свободно в Иерусалиме?
И стал бы он спасать по доброй воле
Меня от смерти?

Ах, как это тонко!
Ну, Дайя, твой черед! Ты кой о чем
Проведала, так расскажи подробней
О плене рыцаря, о жалости султана.

Да всё пустые слухи! Говорят,
Помиловал-де рыцаря султан,
Заметив необычное в нем сходство
С любимым братом, без вести пропавшим
Уж двадцать с лишним лет тому назад.
Минувшее быльем позаросло,
Все, даже имя княжича, забыто.
Людские толки так невероятны,
Что всем-то им, сдается, грош цена.

Да чем же так они невероятны?
Не тем ли, Дайя, что тебе милей
Людской молвы иные пересуды,
И вовсе вздорные? Иль Саладин,
Приверженный ко всей своей родне,
В дни юности не мог к меньшому брату
Проникнуться особенной любовью?
Иль схожих лиц не видывал никто?
Иль прошлое бесследно угасает
В людских сердцах и дивное подобье
Минувшего не в силах воскресить
Былого чувства? Так ли это все
Невероятно? Но для мудрой Дайи
Все — трын-трава. Ее лишь чудеса
Для нас — нет, для нее! — достойны веры.

Глумитесь вы…

Глумишься ты над правдой!
Твое спасенье, Рэха, остается
Великим чудом, лишь тому посильным.
Кто может грозный суд земных царей
Играючи свести на нет, в насмешку
Над их нещадной злобой обратить.

В разладе с правдой жить я не умею,
Вы знаете, отец.

Но знаю также,
Что ты не прочь внимать разумной речи.
Смотри! Чуть выше, чуть пониже лоб,
Так нос изваян или по-другому;
Дугой изогнутые иль прямые
Нанесены — рукой природы — брови
На плоской иль на выпуклой кости;
Морщинка, родинка, другой изъян,
Роднящий с павшим принцем европейца, —
И ты уж спасена от лютой смерти!
Неужто для искательниц чудес
Не чудо это? Ангела им дайте!

Помилуйте, Натан! Какой в том вред,
Что нам желаннее приять спасенье
От ангела, а не от человека?
Так мы, пожалуй, ближе подойдем
К первопричине дивного спасенья
И к промыслу всевышнего.

Все это —
Тщеславие одно! Хвальба, хвальба!
Котел чугунный хочет, чтоб его
Серебряным ухватом вынимали,
Чтоб самому серебряным прослыть.
Ты говоришь: «Какой в том вред?» — а я
Хотел бы знать, какая в этом польза.
Твоя «первопричина», «близость к богу» —
Все вздор один — нет, хуже! — богохульство.
«Какой в том вред?» Отвечу: превеликий!
Судите сами! Кто бы ни был он,
Ее спаситель, ангел, человек ли,
Вы обе, ты особенно, хотите
Его ответным даром осчастливить,
Не так ли? Но каким благодеянием
Вы ангела могли б вознаградить?
Вы стали бы молиться, славословить,
Стонать от чувств избытка, слезы лить
И милостыню раздавать убогим
По праздникам, поститься… Вот и все!
Но это больше вам и вашим ближним
Пойдет на пользу, чем посланцу неба.
От ваших подаяний ангел божий
Богат не будет, от постов усердных
Не раздобреет, ваши славословья
Не приумножат святости его.
Не так ли? А вот будь он человеком…

Да! Будь он человеком, мы сумели
Его бы пощедрее одарить,
И — бог свидетель! — мы к тому стремились.
Но ничего не брал он, ничего
Не требовал. Лишь созерцаньем бога
И счастлив был. Так только ангел может
Блаженствовать.

Когда же он исчез …

Исчез? Как так исчез? Под сенью пальм
Вам более уже не повстречался?
А вы в других местах его искали?