Проспер Мериме - Хроника царствования Карла IX Новеллы

Наконец явился г-н де Салиньи, напрягая все мускулы лица, чтобы придать ему веселый и непринужденный вид. Он спросил ее о здоровье голосом, который он старался сделать естественным, но который и от простуды не мог бы так звучать.

Точно так же и Арсене было не по себе; она запиналась, не могла ничего сказать, но взяла руку г-жи де Пьен и поднесла ее к губам, как бы благодаря. Все, что говорилось в течение четверти часа, было то же самое, что говорится всюду, когда люди чувствуют себя неловко. Одна г-жа де Пьен хранила необычайное спокойствие, или, вернее, будучи лучше подготовлена, она лучше владела собой. Сплошь и рядом она отвечала за Арсену, и та находила, что ее толмач довольно плохо передает ее мысли. Беседа замирала; г-жа де Пьен заметила, что больная часто кашляет, напомнила ей, что доктор запретил ей говорить, и, обращаясь к Максу, сказала, что лучше бы он почитал немного вслух, чем утомлять Арсену расспросами. Макс поспешил взять книгу и отошел к окну, потому что в комнате было довольно темно. Он начал читать, мало что понимая. Арсена понимала едва ли больше, чем он, но казалось, что она слушает с живым интересом. Г-жа де Пьен занялась какой-то работой, которую принесла с собой, сиделка щипала себя, чтобы не уснуть. Глаза г-жи де Пьен беспрестанно переходили от постели к окну; сам стоглазый Аргус [486] Стр. 565. Аргус — в древнегреческой мифологии — стоглазый великан, у которого во время сна пятьдесят глаз оставались открытыми. не бывал так зорок. Спустя несколько минут она наклонилась к уху Арсены.

— Как он хорошо читает! — сказала она ей шепотом.

Арсена бросила на нее взгляд, странно противоречивший улыбке ее губ.

— О да! — ответила она.

Потом опустила глаза, и на ее ресницах по временам появлялась крупная слеза и скользила по щеке, но она этого не замечала. Макс ни разу не обернулся. Когда он прочел несколько страниц, г-жа де Пьен сказала Арсене:

— Мы дадим вам отдохнуть, дитя мое. Я боюсь, что мы вас немного утомили. Мы скоро опять вас навестим.

Она встала, и, словно ее тень, встал и Макс. Арсена попрощалась с ним, почти не глядя на него.

— Я довольна вами, Макс, — сказала г-жа де Пьен, когда он проводил ее до дому, — а ею еще больше. Эта бедная девушка полна смирения. Она подает вам пример.

— Страдать и молчать — разве этому так уж трудно научиться?

— Чему прежде всего необходимо научиться — это закрывать сердце для дурных помыслов.

Макс распрощался с ней и быстро удалился.

Придя к Арсене на следующий день, г-жа де Пьен увидела, что та рассматривает букет редких цветов, лежавший на столике возле ее кровати.

— Мне их прислал господин де Салиньи, — сказала она. — Он велел справиться о моем здоровье. Сам он не приходил.

— Какие красивые цветы! — немного сухо произнесла г-жа де Пьен.

— Я прежде очень любила цветы, — сказала, вздохнув, больная, — и он меня баловал… Господин де Салиньи меня баловал, даря мне все самые красивые, какие только находил… Но теперь они мне ни к чему… Они слишком сильно пахнут… Вы бы взяли этот букет; он не рассердится, если я вам его отдам.

— Нет, моя дорогая; вам приятно смотреть на эти цветы, — отвечала г-жа де Пьен уже более мягко, потому что ее очень тронул глубоко печальный голос бедной Арсены. — Я возьму те, которые пахнут; оставьте себе камелии.

— Нет. Я терпеть не могу камелий… Они напоминают мне единственную ссору, которая у нас вышла… когда я была с ним.

— Перестаньте думать об этих безумствах, дорогое мое дитя.

— Как-то раз, — продолжала Арсена, внимательно глядя на г-жу де Пьен, — как-то раз я увидала у него в комнате красивую камелию в стакане с водой. Я хотела взять, но он не позволил. Он даже не дал мне дотронуться. Я заупрямилась, наговорила ему глупостей. Он взял ее, запер в шкаф и положил ключ в карман. Я взбесилась и даже разбила ему фарфоровую вазу, которую он очень любил. Ничего не помогло. Я поняла, что ему ее дала порядочная женщина. Я так и не узнала, откуда у него эта камелия.

Говоря это, Арсена не сводила с г-жи де Пьен пристального и почти злого взгляда, и та невольно потупила глаза. Наступило довольно долгое молчание, нарушаемое только сдавленным дыханием больной. Г-жа де Пьен смутно вспомнила один случай с камелией. Однажды за обедом у г-жи Обре Макс ей сказал, что его тетушка поздравила его сегодня с именинами, и попросил ее тоже подарить ему букет. Она, смеясь, вынула из волос камелию и дала ему. Но как такой ничтожный случай мог сохраниться у нее в памяти? Г-жа де Пьен не могла себе этого объяснить. Это ее почти пугало. Не успело рассеяться ее как бы смущение перед самой собой, как вошел Макс, и она почувствовала, что краснеет.

— Спасибо за цветы, — сказала Арсена, — но мне от них нехорошо… Они не пропадут; я их подарила госпоже де Пьен. Не заставляйте меня говорить, мне запрещено. Не почитаете ли вы что-нибудь?

Макс сел и стал читать. На этот раз, кажется, никто не слушал: каждый, в том числе и чтец, следил за ходом собственных мыслей.

Вставая, чтобы уходить, г-жа де Пьен оставила букет на столе, но Арсена указала ей на ее забывчивость, и она принуждена была его взять, недовольная тем, что почему-то не согласилась сразу же принять этот пустяк. «Что в этом может быть дурного?» — думала она. Но дурно было уже то, что она задавала себе этот простой вопрос.

Макс, хоть его об этом и не просили, зашел к ней.

Они сели и, не глядя друг на друга, так долго молчали, что им стало неловко.

— Я очень жалею эту бедную девушку, — сказала наконец г-жа де Пьен. — Надежды, по-видимому, больше нет.

— Вы видели доктора? — спросил Макс. — Что он говорит?

Госпожа де Пьен покачала головой.

— Ей немного дней осталось жить на свете. Сегодня утром ее причастили.

— На нее больно было глядеть, — сказал Макс, подходя к окну, вероятно, чтобы скрыть волнение.

— Конечно, тяжело умирать в ее годы, — медленно продолжала г-жа де Пьен. — Но если бы она жила дольше, — почем знать, не было ли бы это для нее несчастьем?.. Спасая ее от отчаянной смерти, провидение хотело дать ей время раскаяться… Это великая милость, всю цену которой она теперь сама сознает. Аббат Дюбиньон очень доволен ею, ее не надо так уж жалеть, Макс!

— Не знаю, нужно ли жалеть тех, кто умирает молодым… — ответил он немного резко. — Я сам хотел бы умереть молодым; но мне больно видеть, как она страдает.

— Телесные страдания часто бывают полезны для души…

Макс ничего не ответил и сел в дальнем конце комнаты, в темном углу, полускрытом тяжелыми портьерами. Г-жа де Пьен работала или делала вид, что работает, устремив глаза на вышивание; но она ощущала взгляд Макса, словно бременящую ее тяжесть. Ей казалось, что этот взгляд, которого она пыталась избежать, скользил по ее рукам, по ее плечам, по ее лбу. Ей чудилось, что он остановился на ее ноге, и она поспешно спрятала ее под платье. Быть может, есть доля истины в том, что говорят о магнетическом флюиде, [487] Стр. 567. …о магнетическом флюиде… — В эпоху Реставрации были широко распространены сеансы гипноза (называвшегося также «магнетизмом»); считалось, что человек способен испускать некие «магнетические флюиды», воспринимаемые другим человеком. сударыня.