Полное собрание сочинений. Том 60

Приписка поперек письма :

Утро вечера мудренее, и, подумав здраво и вспомнив Никол[инькино] правило никогда не советовать, я решил, что то, что я писал о привезении Маши и Гриши, это вздор, потому что я ничего не понимаю в этих делах.

Впервые опубликовано в Б. I, 1, стр. 375—377. Дата определяется содержанием: «Вчера его похоронили», т. е. 24 сентября. На утро 25 сентября Толстой сделал приписку, следовательно, письмо должно быть датировано двумя днями: 24—25 сентября/6—7 октября 1860 г.

1Д. Н. Толстой умер в Орле 24 января 1856 г., в то время как Лев Николаевич находился в Петербурге на военной службе, будучи прикомандированным к ракетному заведению.

2[ложный стыд.]

3Это письмо С. Н. Толстого не сохранилось.

4В письме от 26 сентября Т. А. Ергольская извещала Толстого, что 23 августа был в деревне Ясной Поляне пожар, уничтоживший одиннадцать дворов.

5М. М. Шишкина — жена C. Н. Толстого. Григорий Сергеевич Толстой (1853—1928) — старший сын Сергея Николаевича и Марии Михайловны Толстых.

1860 г. Сентября 24 и 25/октября 6 и 7. Гиер.

Милый друг тетинька!

Вот письмо Сереже, которое я посылаю на ваше имя, вы прочтете всё. Посреди нашего горя верьте, что мы с Машенькой каждую минуту вспоминали вас и думали о том, как тяжело вам будет перенести еще этот удар. Утешений нет никаких как для вас, так и для меня, одно, что он умер так, как я бы желал умереть, спокойно, кротко и прекрасно. Тут не было священника, и я уверен, что он бы причастился, ежели бы это можно было. Никто, впрочем, не думал, что это будет так скоро. Доктор, который видел его за несколько часов, потом говорил, что он никак не ожидал этого. Впрочем, такой кротости и доброты, как последние его дни, трудно вообразить себе. Да и вся жизнь его! Присылайте к нам Сережу, ma tante, письмо это верно тотчас же вызовет его из Курска. А когда он приедет сюда, я приеду к вам. — Берегите себя, милый друг тетинька, теперь ваша любовь нам всем еще в 10 раз нужнее. Прощайте, целую ваши руки. — Поскорее перешлите это письмо Сереже.

На конверте:

Russie . Toula . Mademoiselle Ergolsky. Ее Высокоблагородию Татьяне Александровне Ергольской. В Тулу .

Дата определяется письмом к С. Н. Толстому, посланным одновременно с этим письмом.

1860 г. Октября 17/29. Гиер.

17/29 Октября.

Я вас потерял из виду, любезный друг Alexandrine, потому что уехал за границу с сестрой, и главное, за братом Николаем, который осенью заболел, и вот скоро месяц, что умер. А никогда мне так нужно вас не было, как это время. Два месяца я час за часом следил за его погасанием, и он умер буквально на моих руках. Мало того, что это один из лучших людей, которых я встречал в жизни, что он был брат, что с ним связаны лучшие воспоминания моей жизни, — это был лучший мой друг. Тут разговаривать нечего; вы, может быть, это знаете, но не так, как я; не то, что половина жизни оторвана, но вся энергия жизни с ним похоронена. Не зачем жить, коли он умер — и умер мучительно; так что же тебе будет? — Еще хуже. — Вам хорошо, ваши мертвые живут там, вы свидитесь с ними (хотя мне всегда кажется, что искренно нельзя этому верить — было бы слишком хорошо); а мои мертвые исчезли, как сгоревшее дерево. Вот уж месяц, я стараюсь работать, опять писать, что я было бросил, но самому смешно. В Россию ехать не зачем. Тут я живу, тут могу и жить. Кстати сестра здесь с детьми. Я вам пишу не для того, чтобы вы утешали меня. Пожалуйста, не пишите мне ничего обо мне; пожалуйста, ничего не пишите. Пишите о себе, о России, о делах наших, о вашей матушке, сестре, княжнах.

Я говорил сестре, как в горе узнаются друзья, — не так, как это думают, что они помогают, но потому что в горе только воспоминанья о лучших людях всплывают наружу. Не было дня, чтобы я не вспоминал про вас, и что бы я дал, чтобы последние дни на секундочку увидать вас.

Прощайте. Тетушка мне пишет, что получила ваше письмо, но не посылает его ко мне.

Адрес мой: France. Hyères, maison Sénéquier. 1

Л. Толстой.

Впервые опубликовано в ПТ, № 29.

1[Франция. Гиер, дом Сенекье.]

А. А. Толстая отвечала письмом от 31 октября 1860 г. (см. ПТ, стр. 142).

1860 г. Октября 17/29. Гиер.

17/29 Октября. Иер.

Мне думается, что вы уже знаете то, что случилось. Нашего 20 Сентября он умер, буквально на моих руках. Ничто в жизни не делало на меня такого впечатления. Правду он говаривал, что хуже смерти ничего нет. А как хорошенько подумать, что она все-таки конец всего, так и хуже жизни ничего нет. Для чего хлопотать, стараться, коли от того, что было H. Н. Толстой, для него ничего не осталось. Он не говорил, что чувствует приближение смерти, но я знаю, что он за каждым шагом ее следил и верно знал, что еще остается. За несколько минут перед смертью он задремал и вдруг очнулся и с ужасом прошептал: «да что ж это такое?» — Это он ее увидел — это поглощение себя в ничто. А уж ежели он ничего не нашел, за что ухватиться, что же я найду? Еще меньше. И уж верно не я и никто так не будет до последней минуты бороться с ней, как он. Дня за два я ему говорю: «нужно бы тебе судно в комнату поставить». «Нет, говорит, я слаб, но еще не так; еще мы поломаемся».

До последней минуты он не отдавался ей, всё сам делал, всё старался заниматься, писал, меня спрашивал о моих писаньях, советовал. Но всё это, мне казалось, он делал уже не по внутреннему стремленью, а по принципу. Одно, природа, — это осталось до конца. Накануне он пошел по..ать в свою спальню и упал от слабости на постель у открытого окна, я пришел. Он говорит со слезами в глазах: «Как я наслаждался теперь час целый». Из земли взят и в землю пойдешь. Осталось одно, смутная надежда, что там, в природе, которого частью сделаешься в земле, останется и найдется что-нибудь. — Все, кто знали и видели его последние минуты, говорят: «как удивительно спокойно, тихо он умер», а я знаю, как страшно мучительно, потому что ни одно чувство не ускользнуло от меня. — Тысячу раз я говорю себе: «оставим мертвым хоронить мертвых», надо же куда-нибудь девать силы, которые ещё есть, но нельзя уговорить камень, чтобы он падал наверх, а не вниз, куда его тянет. Нельзя смеяться шутке, которая наскучила, нельзя есть, когда не хочется. К чему всё, когда завтра начнутся муки смерти со всею мерзостью подлости, лжи, самообманыванья и кончатся ничтожеством, нулем для себя. — Забавная штучка. Будь полезен, будь добродетелен, будь счастлив, покуда жив, говорят века друг другу люди да мы, и счастье, и добродетель, и польза состоят в правде, а правда, которую я вынес из 32 лет, есть та, что положение, в которое нас поставил кто-то, есть самый ужасный обман и злодеяние, для которого бы мы не нашли слов (мы либералы), ежели бы человек поставил бы другого человека в это положенье. Хвалите Аллаха, Бога, Браму. Такой благодетель. «Берите жизнь, какая она есть». «Не Бог, а вы сами поставили себя в это положенье». Как же! Я и беру жизнь, какова она есть, как самое пошлое, отвратительное и ложное состояние. А что поставил себя не я, в том доказательство, что мы столетия стараемся поверить, что это очень хорошо, но как только дойдет человек до высшей степени развития, перестает быть глуп, так ему ясно, что всё дичь, обман, и что правда, которую все-таки он любит лучше всего, что эта правда ужасна. Что как увидишь её хорошенько, ясно, так очнешься и с ужасом скажешь, как стоит: «Да что ж это такое?» Ну, разумеется, покуда есть желанье есть, ешь, [[2]] есть бессознательное, глупое желание знать и говорить правду, стараешься узнать и говорить. Это одно из мира морального, что у меня осталось, выше чего я не мог стать. Это одно я и буду делать, только не в форме вашего искусства. Искусство есть ложь, а я уже не могу любить прекрасную ложь. Я зиму проживу здесь по той причине, что я здесь, и всё равно жить, где бы то ни было.