Полное собрание сочинений. Том 56.

10 августа 1908 г. в «Новом времени» появилась другая статья Меньшикова против Толстого, озаглавленная «Толстой и власть». Здесь Меньшиков, обращаясь к Толстому, писал:

«Вы требуете отмены таких-то и таких-то законов, но установления человеческие, столь долговременные и прочные, как собственность, торговля, власть, деньги и пр., вовсе не русские законы и не немецкие, и не французские, а общечеловеческие , обязательные для всех правительств. Вглядитесь в них хорошенько — вы увидите, что это законы самой природы. Лев Толстой требует от власти, чтобы, пока она еще в силах, — поспешила бы уничтожить частную земельную собственность. Этого хочет будто бы весь народ, это будто бы «вечное и справедливое требование всего народа», это будто бы идеал народный. Говорю «будто бы», потому что в действительности конечно нет ничего подобного.

«Требуя от правительства, чтобы оно, «пока в силах», отменило частную собственность на землю, Толстой стоит не зa народный идеал, а против него. Он подговаривает власть к величайшему насилию, какое мог бы придумать тиран. Выходит, что он осуждает лишь то насилие, которое идет против его идей, а то, которое стоит за его идеи, он признает. Но ведь это то же самое, что признают обыкновенные революционеры. Куда же девалась у Льва Николаевича знаменитая заповедь о непротивлении злу насилием?»

Меньшиков заканчивает свою статью обвинением Толстому в том, что он, призывая землевладельцев к отказу от земельной собственности, сам не отказался от нее.

В ответ на эту статью Толстой продиктовал письмо Меньшикову, в котором писал, что прочтя статью Меньшикова, он, к своей «большой и неожиданной радости», «не испытал не только неприятного чувства, но, напротив, одно из самых желательных и дорогих мне чувств — не просто доброжелательства, а прямо любви к вам, — той самой любви к обижающим, к которой я давно стремлюсь и только изредка испытываю, — то чувство, которое лежит в душе каждого человека, и только потому, что оно лежит в душе каждого человека, как высшая истина открыто и предписано учением Христа. Не знаю, почему: по прежнему ли нашему общению или по особенности вашей личности, по отношению к вам мне не нужно было даже вызывать это чувство в себе: оно само собой естественно возникло и побуждает меня сообщить вам о нем и просить вас постараться вызвать в себе то же чувство».

Для того чтобы его переписка с Меньшиковым не потеряла своего задушевного характера, Толстой просил H. Н. Гусева, которому он продиктовал свое письмо, не показывать его никому, не говорить о нем и не делать копии с него в копировальной книге, в которой оставлялись копии всех писем Толстого; просил даже написать Меньшикову, чтобы в случае его ответа он отправил письмо в конверте без печатного адреса «Нового времени», чтобы конверт не возбудил любопытства домашних. Однако, ответа от Меньшикова не было, хотя письмо Толстого было им получено.

Письмо Толстого печатается по записи, сохранившейся у H. Н. Гусева.

26 августа. Стр. 145.

388. 145 15 . Работал над Кругом — над «Новым кругом чтения» («На каждый день»).

17 августа. Стр. 145—146.

389. 146 3—8 . Мальчик в..... Бога. — Сюжет о сыне слепого нищего возник у Толстого после того, как к нему пришел, очевидно, за материальной помощью слепой крестьянин с сыном восьми лет. У Толстого явилось желание устроить куда-нибудь этого мальчика, о чем он и просил своих знакомых, между прочим А. А. Гольденвейзер. Об этом рассказывает А. Б. Гольденвейзер в своем дневнике «Вблизи Толстого» (т. I, М. 1922, стр. 216, запись от 1 июля 1908 г.):

«Лев Николаевич сказал моей жене:

— Анна Алексеевна, возьмите мальчика.

Недоумение...

— Правда, я всех буду спрашивать. У меня был слепой крестьянин, такой хороший, и с ним мальчик — сын восьми лет. Его бы куда пристроить. Такой хороший мальчик! Я слепого спрашивал. Он живет ничего. Трое детей. Что же жена? — Хорошая женщина. — Так мне это понравилось, как он сказал. А мальчик хороший. Я всё думал, что если бы помоложе, для писателя это такой сюжет! Как такой мальчик попадает в город, в чужие люди, и что из него потом в жизни выйдет».

14 сентября. Стр. 150—151.

390. 150 22—23. Юбилей..... для высшей души. — Хотя вследствие отказа Толстого грандиозное его чествование, как это предполагал «Комитет почина», не состоялось, но ко дню своего 80-летия Толстой получил огромное количество писем и телеграмм, в которых тысячи неизвестных ему людей со всех концов России, а также и из-за границы выражали ему чувства благодарности и любви. Тут были приветствия и поздравления от университетов, городских дум, земских управ, различных учебных заведений, обществ, союзов, групп лиц, клубов, товариществ, редакций газет и журналов, от политических партий и заключенных в тюрьмах и каторгах; от крестьян и рабочих, от юношей, девушек и детей и т. п. Даже несколько священников прислали приветствия. Какой-то крестьянин, не пожелавший подписать свое имя, прислал открытку следующего содержания: «Не молчи, богом вдохновляемый старец, и живи многая лета». Толстого особенно радовало то, что многие письма выражали благодарность за раскрытие смысла учения Христа и значения христианства. Так, бывший земский учитель писал: «Спасибо вам за ту пытливость и критическое отношение к «догме», которые вызвало во мне ваше «Евангелие» и другие вещи». Бывший семинарист благодарил Толстого «главным образом за установление нового взгляда на евангельские истины, приближаясь к которым всё человечество приближается и ко всеобщему счастью». «Да здравствует Лев Николаевич, — писал крестьянин, — не как художник и романист, а как работник, очистивший вечные евангельские истины от поповского мусора и помогший людям понять и полюбить Христа».

Сам Толстой о полученных им к юбилею приветствиях отзывался так: «Во всех письмах и телеграммах, в 99/ 100по крайней мере (такая пропорция), говорится, в сущности, одно и то же: о том, что мне сочувствие выражают за то, что я содействовал уничтожению ложного религиозного понимания и дал нечто, что людям в нравственном смысле на пользу. И мне одно, что радостно во всем этом, это именно то, что установилось в этом отношении общественное мнение. А когда установится общественное мнение, большинство прямо пристает к тому, что говорят все. И это мне, должен сказать, в высшей степени приятно... Разумеется, самые радостные письма — народные, рабочие» (Н. Н. Гусев, «Два года с Л. Н. Толстым», изд. «Посредник», М. 1912, стр. 189). См. также: Ю. О. Якубовский, «Л. Н. Толстой и его друзья» — «Толстовский ежегодник 1913 года», изд. Общества Толстовского музея в С. -Петербурге и Толстовского общества в Москве, Спб. 1914, отдел III, стр. 42—46; И. И. Горбунов-Посадов, «В Ясной поляне накануне юбилея», «28 августа в Ясной поляне», «Из океана приветствий Льву Толстому» — «Новая Русь» 1908, 30 августа, 1 и 4 сентября (первые две статьи также в «Русских ведомостях» и «Русском слове» 29 и 31 августа); А. Хирьяков, «После юбилея» — «Речь» 1908, 4 сентября.