Полное собрание сочинений. Том 56.

391. 151 18 . приезжий тяжелый юноша — бывший у Толстого 14 сентября 1908 г., нам неизвестен.

392. 151 14. Сейча[с] придут тульские революционеры. — Четверо проживавших в Туле молодых людей, по взглядам примыкавших к партии социалистов-революционеров, через В. Г. Черткова были приглашены к Толстому побеседовать о революции, ее целях и путях. Беседа состоялась 14 сентября 1908 г.; при ней присутствовали В. Г. Чертков, С. Д. Николаев и H. Н. Гусев, которому и удалось записать беседу стенографически. Запись H. Н. Гусева была напечатана с значительными цензурными пропусками в его книге «Два года с Л. Н. Толстым», изд. «Посредник», М. 1912, стр. 196—207 и полностью в его же книге: «Лев Толстой против государства и церкви», изд. «Свободное слово», Берлин 1913, стр. 42—55.

Толстой отстаивал свою установившуюся точку зрения: что существующий насильнический строй может быть уничтожен лишь путем нравственного совершенствования людей, особенно трудового народа, который своим участием в правительственном насилии поддерживает эксплуатацию и угнетение. На другой день, 15 сентября, Толстой продиктовал письмо своим собеседникам, в котором кратко сформулировал отличие своих взглядов от революционных.

28 сентября. Стр. 151—152.

393. 151 35 . Two is company... — Английская поговорка: two is company, three is none (где двое, там третий — лишний).

26 октября. Стр. 152—153.

394. 152 8——9 . Все занят Кр[угом] Чт[ения]. Хочу назвать: «Учение жизни». — «Новый круг чтения» в окончательной редакции получил название: «На каждый день. Учение о жизни, изложенное в изречениях».

395. 152 11 . Начал худож[ественное]. — Точными данными о том, какое именно художественное произведение начал тогда Толстой, мы не располагаем. Возможно, что это было произведение, изображающее революционеров, о котором Толстой думал на протяжении многих месяцев 1908 г.; возможно, что это — незаконченный рассказ «Роженица» (см. т. 37).

396. 152 12—13 . Начал..... письмо Сербке. — Толстой получил из Белграда от сербской женщины Анды М. Петробутевой письмо от 7 октября (нового стиля) с призывом поднять свой голос против только-что состоявшейся аннексии Боснии и Герцеговины к Австрии. Толстой ответил на это письмо 18 октября 1908 г., но затем, продолжая думать по вопросу, затронутому в письме, начал писать статью, законченную только 5 ноября 1908 г. В окончательной редакции статья была озаглавлена: «О присоединении Боснии и Герцеговины к Австрии» и была напечатана с цензурными пропусками в «Голосе Москвы» 1908 г. №№ 281—284 от 4—7 декабря и в «Русских ведомостях» и других газетах 7 декабря. Полностью — в 1917 г. в издании «Посредник» под заглавием: «Как освободиться народам от порабощения».

397. 152 14—15. Получил вчера книгу от Китайца. — По Запискам Д. П. Маковицкого, Толстой получил от китайского писателя Ку-Хун-Мина (с которым он был в переписке в 1906 г.) две книги: 1) «The Universal Order or Conduct of Life. A Confucian Catechism» by Ku Hung Ming (M. A.) Shangai 1906. Printed at the Shangai Mercury; 2) «Great Learning (of Higher Education)». В настоящее время в Яснополянской библиотеке этих книг не имеется.

398. 152 26. вчерашн[его] социалиста. — Этот посетитель Толстого неизвестен.

399. 152 26—27. озлобленного христианина-крестъянина. — Толстой получил из Петербурга от крестьянина М. А. Антонова письмо от 17 октября 1908 г., в котором автор жестоко нападал на Толстого с точки зрения социализма. М. А. Антонов писал: «Борцы освободительного движения — социалисты — разрешают основные задачи жизни, доказывая, что прежде всего нужно, в целях общечеловеческого счастья, разрушить насильнический строй, противопоставив физической силе правительства физическую силу народа и, вырвав власть из рук кучки угнетателей, передать ее народу. Вы же разрешаете эту задачу совершенно иначе: «единственное средство избавления от насилия есть покорное без борьбы перенесение его» — говорите вы.... Социалисты говорят: русскому земледельческому народу нужно обладать землею, гражданскою свободою и всеми благами культуры, доступными теперь лишь богачам. А вы говорите: «Русскому земледельческому народу, огромному большинству, нужно только продолжать жить, как он живет теперь, земледельческой общинной жизнью, но только не участвовать в делах правительства и не повиноваться ему». Разница в воззрениях и средствах к спасению между социалистами и вами та, что социалисты в учении своем являются практиками жизни, активными борцами за благо людей, а вы — только отвлеченно рассуждаете о жизни и делаете выводы и заключения как идеалист, сытый и довольный, вполне обеспеченный непротивленец.... Да, Лев Николаевич, во всей системе вашего катехизиса есть один большой пробел, пустопорожнее место, которое разрушает эту систему в самом ее корне — это непрактическое отношение к условиям человеческой жизни. Для того чтобы строить жизнь людей на началах справедливости, нужно прежде всего иметь в виду, как самое основное, экономические условия и стараться создать их такими, чтобы при них не могло быть ни безработных, ни голодных. Голодному человеку что вы ни говорите: хотя ангельскими словами утешайте его, обещая через непротивление получить рай, он всегда способен или пасть до степени покорного идиота, предателя и негодяя, или выйти из себя, озвереть, изнасиловать вас и сожрать. Это — закон природы и в доказательствах не нуждается... Социалисты говорят: нужно взять силой, активной борьбой, ибо «в борьбе обретешь ты право свое». И у них это — не праздные слова, за это они идут умирать на баррикадах и на виселицах. Вы же, обзывая их за это «деспотами, удивительными по своему легкомыслию людьми», из кабинета Ясной поляны утверждаете, что не нужно борьбы, нужно только народу продолжать жить так, как он жил, и лишь не участвовать в делах правительства. Где же у вас выход? Как же, откуда же народ получит землю, и как исполнена будет вами заповедь любви по отношению к нему?.. На эти вопросы вы не отвечаете, может быть, потому, что вам истина всепокоряющего непротивленства кажется слишком ясною и всепокоряющею. Но в сущности у вас тут всё до того неясно, недоказательно, запутанно, до того сказано свысока и на сытый желудок, что становится обидно и досадно читать эти ваши слова. И опять тут выступает наружу ваше невнимательное или, вернее, непрактичное отношение к экономическим вопросам и внешним условиям человеческой жизни. Может быть, это происходит оттого, что вы, как человек вполне обеспеченный материально, от колыбели до сих пор не испытали всей горечи нужды, вы никогда не сидели у воды без хлеба, никогда тяжелые экономические условия не доводили вас до степени унижения своей личности, не угрожали вам и вашим детям вырождением и позором — и вы не понимаете самой существенной стороны человеческой жизни: всемогущества ее внешних условий. Везде, где только вы касаетесь этой стороны жизни, внешних условий ее, там вы теряете под собой почву, проповедь ваша делается туманною, неубедительною, вы впадаете в крайнее противоречие с самим собой... Правда ваша, что люди нравственно не подготовленные не могут установить гармонии жизни, так же как сырые дрова не могут загореться в печке, как их ни перекладывай. Но приготовить людей для гармонии жизни можно лишь при известных благоприятных внешних условиях, как и зажечь дрова, положив их наперед в такое место, где бы они просохли. Точно так же правы вы и в том, что советуете рабочему народу перестать служить правительству и не слушаться его, ибо указываете этим возможность занять в борьбе с несправедливым правительством позицию действительно неприступную. Но не правы опять-таки в том, что не принимаете в расчет того, что у рабочего народа нет съестных припасов, что, даже заняв эту неприступную позицию, они не долго продержались бы на ней — им угрожала бы голодная смерть... Социалисты прекрасно знают, что нужно прежде выработать канву, по которой уже потом можно-будет вышивать цветы разных идеалистических учений, в том числе и вашего, которое в существе и они считают добрым. Нет никакого резона ополчаться вам против них за то, что они не по вашему методу готовят почву; пути у вас различны, но цель — одна». Письмо заканчивается словами: «Я люблю вас, как человека, уважаю, как писателя, и поэтому уже считал себя обязанным быть о вами откровенным в своем письме».