Полное собрание сочинений. Том 44

Когда имеешь дело с человеком, то старайся помнить о том, что ни ты не можешь быть выше другого человека, ни другой человек выше тебя.

Гордость совсем не то, что сознание человеческого достоинства. Гордость увеличивается или уменьшается по мере внешнего успеха или неуспеха; сознание достоинства всегда, при всех условиях, одно и то же.

Одно из самых опасных и вредных словечек это: «все так».

Почти все наши расходы делаются для того, чтобы быть похожими на других. Ни для ума, ни для сердца мы не тратим так много.

Эмерсон.

Хорошо приучать себя делать такие добрые дела, про которые никто никогда не узнает. Такие дела укрепляют душу.

Мы не довольствуемся нашей истинной внутренней жизнью, мы хотим жить еще другою воображаемой жизнью в мыслях людей, и мы заставляем себя казаться для этого не тем, чтò мы в действительности. Мы непрестанно трудимся, украшая это воображаемое существо, и пренебрегаем действительным. Если мы обладаем спокойствием, верностью, великодушием, мы стараемся как можно скорее возвестить об этом с тем, чтобы присвоить эти добродетели воображаемому существу.

Чтобы придать эти качества воображаемому существу, мы способны лишить себя их. Мы готовы быть трусами, только бы прослыть за храбрых.

Паскаль.

Успокоение добрых — в их совести, а не в устах людей.

Для того, чтобы выказать себя перед людьми, ты или хвалишь или бранишь себя перед людьми. Если будешь хвалить, люди не поверят. Если будешь хулить, они подумают о тебе еще хуже, чем ты сказал. И потому самое лучшее ничего не говорить о себе, а заботиться о суде твоей совести, а не о суде людском.

Если толпа ненавидит кого-нибудь, надо, прежде чем судить, внимательно исследовать, почему это так. Если толпа пристрастилась к кому-нибудь, надо тоже внимательно исследовать это, прежде чем судить.

Конфуций.

Я огорчаюсь тем, что не увижу при жизни последствий своей деятельности, а вместе с тем огорчаюсь тем, что не нахожу в жизни случая деятельности, при которой я был бы совершенно уверен, что мною не руководит желание славы людской. У меня есть то самое, чтò мне нужно, а я жалуюсь.

Главное усилие разума против соблазна славы людской — это сознание неустойчивости, лживости, случайности, ненужности одобрения людей и незыблемости, истинности, неизбежности и благотворности внутреннего одобрения Бога, живущего в тебе.

И сказал им притчу: У одного богатого человека был хороший урожай в поле, и он рассуждал сам с собою: что мне делать? Некуда мне собрать плодов моих. И сказал: вот, что сделаю: сломаю житницы мои и построю бòльшие и соберу туда весь хлеб мой и всё добро мое. И скажу душе моей: душа! много добра лежит у тебя на многие годы; покойся, ешь, пей, веселись. Но Бог сказал ему: безумный! в сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил?

Луки, гл. 12, ст. 16—20.

Люди любят говорить: это мой дом, мое поле, мои сыновья, мои деньги. А не подумают о том, что у того, кто сам не свой, а весь принадлежит Богу, не может быть ничего своего.

По Талмуду.

Богатые и бедные являются как бы дополнением друг друга. Класс богачей предполагает собой класс бедняков, и безумная роскошь не может не быть связанной с страшной нуждой, заставляющей людей неимущих служить безумной роскоши. Богатые — это грабители, бедные — это ограбленные. От этого-то Христос выражал всегда сочувствие к бедным и отвращение к богатству. По его учению, быть ограбленным лучше, чем быть грабителем. И в царстве правды, которое он проповедывал, богатые и бедные были бы одинаково невозможны.

Генри Джордж.

Думать, что богатство облегчает жизнь — всё равно, что думать, что с ношей легче итти.

Гаврилов.

Сколько средств, чтобы быть счастливым, сколько удобств, о которых не имели понятия наши предки. И что же, счастливы ли мы? Если малое число более счастливо, то большинство тем более несчастно. Увеличивая средства жизни для малого числа богатых, мы заставляем большинство быть и считать себя несчастными.

Не может быть счастья, приобретаемого в ущерб счастью других.

Руссо.

Казалось бы, зная всю мучительную бедность рабочего люда, умирающего от недостатков и сверхсильной работы (а не знать этого невозможно), людям богатым, пользующимся этим, стоящим человеческих жизней трудом, если эти богатые люди не звери, невозможно ни одной минуты оставаться спокойными. А между тем такие богатые либеральные, гуманные люди, очень чувствительные к страданиям не только людей, но и животных, не переставая пользуются таким трудом, стараются всё больше и больше богатеть, т.-е. пользоваться всё больше и больше таким трудом и, пользуясь им, остаются совершенно спокойны.

Происходит это от того, что, когда люди поступают дурно, они всегда придумывают себе такие рассуждения, по которым выходит, что дурные поступки — уже не дурные поступки, а последствия неизменных и находящихся вне власти людей законов. В старину рассуждения эти состояли в том, что неисповедимая и неизменная воля Бога предназначила одним людям низкое положение и труд, а другим — высокое и пользование благами жизни.

Сначала, когда были рабы, доказывалось, что Бог определил положения людей — рабов и господ, и те, и другие должны быть довольны своим положением, так как рабам будет лучше на том свете, господа же должны быть милостивы к рабам; потом же, когда рабы были освобождены, доказывалось, что богатство вверено Богом одним людям для того, чтобы они употребляли часть его на благие дела. Объяснения эти удовлетворяли и бедных и богатых, в особенности богатых, очень долго. Но пришло время, когда объяснения эти стали недостаточными. И тогда явилось новое объяснение, в виде науки политической экономии, открывшей законы, по которым выходит, что распределение труда и пользование им зависит от спроса и предложения, от капитала, ренты, заработной платы, ценности, прибыли и т. д.

На тему эту в короткое время было написано не менее книг и брошюр и прочитано не менее лекций, чем было написано трактатов и прочитано проповедей богословских на прежнюю тему.

Вывод из этой науки тот, что если в обществе развелось много разбойников и воров, отнимающих у трудящихся людей произведения их труда, то это происходит не потому, что разбойники и воры дурно поступают, а потому, что таковы неизменные экономические законы, которые могут измениться только медленной, определенной наукой, эволюцией, и потому, по учению науки, люди, принадлежащие к разбойникам, ворам или укрывателям, пользующиеся грабежом и воровством, могут спокойно продолжать пользоваться наворованным и награбленным.