Полное собрание сочинений. Том 43

Кто не согрешает в слове, тот человек совершенный, могущий обуздать и всё тело. Вот мы влагаем удила в рот коням, чтобы они повиновались нам, и управляем всем телом их; вот и корабли, как ни велики они и как ни сильными ветрами носятся, небольшим рулем направляются, куда хочет кормчий. Так и язык — небольшой член, но много делает. Посмотри, небольшой огонь как много вещества зажигает! И язык — огонь, прикраса неправды.

Послание Иакова, гл. 3, ст. 2—6.

Зарождающаяся ссора подобна пробивающемуся сквозь плотину потоку: как только он пробился, ты уже не удержишь его. А всякая ссора вызывается и поддерживается словами.

По Талмуду.

После долгого разговора постарайся вспомнить всё то, о чем было говорено, и ты удивишься, как пусто и ненужно и часто дурно было всё говоренное.

Спор никого не убеждает, а разъединяет и озлобляет людей. Спор действует на мнение людей, как молоток на гвозди. Мнения, еще шаткие, после споров становятся большей частью так же безнадежно забиты в головы, как гвозди до шляпок.

По Ювеналу.

Почти всегда, поискав в себе, мы найдем тот же грех, который мы осуждаем в другом. Если же мы не знаем за собой именно того самого греха, то стоит только поискать, и мы найдем худшие.

Мы часто думаем, что главная сила мира — сила вещественная. Мы думаем так потому, что тело наше, хочешь — не хочешь, всегда чувствует такую силу. Сила же духовная, сила мысли нам кажется незначительной. И мы не признаем ее за силу. А между тем, в ней-то, в ней одной истинная сила, изменяющая и нашу жизнь, и жизнь всех людей.

Дорожи добрыми мыслями и своими и чужими, когда узнаешь их. Ничто не поможет тебе столько, сколько помогут добрые мысли, для исполнения истинного дела твоей жизни.

Мы принимаем мысли только тогда, когда они потакают нашим страстям, оправдывают нас. И потому надо быть особенно строгим и разборчивым к мыслям, доставляющим нам особенное удовольствие.

Когда мы узнаем новую мысль и признаем ее верною, нам кажется, что мы уже давно знали ее и теперь только вспомнили то, чтò знали. Всякая истина уже лежит в душе всякого человека. Только не заглушай ее ложью, и рано или поздно она откроется тебе.

Уверяют людей в том, что разум не может быть руководителем жизни, только такие люди, разум которых так извращен, что они видят, что им нельзя верить своему разуму.

Люди разделяются на два рода: одни прежде думают, а потом говорят и делают, другие — прежде говорят и делают, а потом уж думают.

Разум один во всех людях. Общение людей, воздействие их друг на друга, основано на разуме. И потому особенно важно то, чтобы не допускать в свои мысли того, чтò не сходится с требованием общего всем людям разума.

Когда в раздумьи — не знаешь, чтò хорошо, чтò дурно, нужно войти в себя; не искать спасения при внешнем свете, а потушить этот внешний свет. Он один мешает видеть то, чтò добро и чтò зло.

Можно быть одиноким в своей частной и временной среде, но каждая из наших мыслей находит, находила и будет находить свой отголосок в человечестве. Для некоторых людей, которых большая часть человечества признает своими вождями, реформаторами и просветителями, отголосок этот огромен и раздается с особенной силой; но нет человека, мысли которого не производили бы на других такого же, хотя и во много раз меньшего, действия. Всякое искреннее проявление души, всякое заявление личного убеждения служит кому-нибудь или чему-нибудь, — даже если не знают об этом и даже когда зажимают человеку рот или накидывают мертвую петлю на шею. Слово, сказанное кому-нибудь, сохраняет неразрушимое действие и, как всякое движение, превращается в иные формы, но не уничтожается.

Амиель.

Хорошо уйти в уединение, чтобы молиться. Так и учил Христос. Но кроме молитвы уединенной есть и молитва среди людей. И молитва эта так же важна и нужна человеку. Молитва эта не в том, чтобы в собрании вместе читать или петь молитвы, как это делают многие, а в том, чтобы при встрече и общении с каждым человеком вспомнить, что в человеке этом тот же Бог, что в тебе, и что поэтому тебе надо с одинаковой братской любовью и уважением обращаться с ним, кто бы он ни был, пьяный, нищий, или царь во всем его ложном величии.

Молитва эта самая нужная, и надо стараться приучить себя к ней.

Я молюсь Богу о том, чтобы Он избавил меня от того страдания, которое меня мучает. А страдание это послано мне Богом для того, чтобы избавить меня от зла. Хозяин стегает кнутом скотину, чтобы выгнать ее из горящего двора и спасти ее, а скотина молится о том, чтобы ее не стегали.

Мы огорчаемся, когда нас унижают, ругают, а это всегда нам на пользу: отдаляешься от людей, приближаешься к Богу.

Болезнь застает нас неготовыми к жизни в болезни, и потому, когда мы больны, то мы не считаем это жизнью и думаем только о том, когда выздоровеем, чтобы начать жить. А в этом большая ошибка. Жить можно и в болезни хорошей и дурной жизнью, как и здоровому.

Малые страдания выводят нас из себя; большие страдания, напротив, возвращают нас к нашей истинной жизни, к жизни духовной.

По Рихтеру.

Человеческой жизни необходима и скорбь и болезни. И потому понятие о благе надо бы расширить так, чтобы оно включало до некоторой степени и горе и страдание. Если бы какое-нибудь божество предложило совершенно убрать из нашей жизни всякую горесть со всеми поводами к ней, то на первый раз мы впали бы наверное в великое искушение принять предложение. Когда давит тяжелая работа и нужда, когда боль свербит, когда тревога сжимает сердце, то чувство у нас такое, что не может быть ничего лучше жизни без труда, в покое, обеспеченности, достатке и мире. Но я думаю, что, попробовавши, мы скоро ощутили бы скуку и попросили бы нам вернуть прежнюю жизнь со всеми ее трудами, нуждой, горестями и опасениями. Жизнь совершенно без горестей и страхов скоро показалась бы нам неинтересной и несносной. Ведь вместе с причинами горестей из жизни исчезли бы, понятное дело, и все опасности и препятствия и неудачи, а с ними и напряжение сил, и рвение, и возбуждение от риска, и напряжение в борьбе, и ликование при победе. Осталось бы только беспрепятственное исполнение замысла, удача без противодействия. Нам скоро надоело бы это, как игра, в которой мы наперед знали бы, что всякий раз выиграем. Кто станет играть в шахматы с партнером, которого, он уверен, что всегда победит? Кто захочет охотиться, когда дичь будет попадаться на каждом шагу, и каждый выстрел будет без промаха? Неуверенность, затруднения, неудачи, — всё такие же необходимые элементы каждой игры, которая могла бы пленить и удовлетворить нас, как и счастье и победа.