Лев Николаевич Толстой. Полное собрание сочинений. Том 42

Бедная жизнь в изгнании, которую она прежде умела украшать 167 167 Зач.: с женской своим женским вкусом и изяществом, стала ей теперь невыносима. Она думала и мечтала только об одном: о родине и о возвращении в нее.

Мигурский только благодаря ее жизнерадостности, легко переносил свое положение, теперь, вместе с женою и под влиянием ее, потерял энергию, 168 168 Зач.: и жил только опустился и начал пить.

Перемена эта произошла в ней вскоре после прибытия к ним из Сибири в Уральский батальон поляка Росоловского, замешанного в грандиозном плане возмущения и побега, устроенного бывшим ксендзом и, приором Сироцинским с врачом Шакальским.

Росоловский был замешан в этом деле и был высечен розгами и отдан в солдаты в тот же батальон, где был Мигурский.

Росоловский не любил рассказывать про это дело, но Альбина умоляла его рассказать всё, что он знал, как о всех побегах, о которых он знал, а также и о наказаниях тех, которых ловили.

— Мне нужно, нужно знать это. Простите, несчастный друг мой, — говорила она, умоляюще глядя на него своими прекрасными глазами, — но мне нужно знать. Расскажите мне всё.

И Росоловский не мог устоять и, бледный, с трясущимся подбородком, стал рассказывать.

Казнь эта, по рассказу Росоловского, который в числе всех замешанных в этом деле, должен был присутствовать при ней, казнь эта была ужасна.

Шесть человек было приговорено — страшно сказать — к 7000 ударов палок, таких палок, которые по положению (о палках было тоже высочайшее распоряжение) должны были быть не толще и не тоньше того, чтобы три могли входить в дуло ружья. Два батальона солдат, около 1000 человек добрых русских мужиков, ничего не имеющих против поляков и их свободы, должны были вытянувшись длинной улицей стоять с палками и бить по оголенной спине тех несчастных людей — да каких людей — самых лучших людей польского общества — которых два унтер-офицера тащили по этой палочной улице привязанными руками к прикладам ружья. Это было в марте и было холодно, выпал снег на площади, и их всех водили и истязали одного за другим, и мы должны были смотреть. Сначала повели Шакальского,этого чистого святого человека, друга всех бедных, истинного христианина. Он был первый. За ним шел доктор и всё время говорил солдатам: пожалейте, не бейте. Он больной, слабый. Я видел, слезы так и текли у него по щекам. Солдаты тоже жалели — людей нельзя не жалеть, но сзади солдат офицеры кричали и били тех, кто слабо бил. Я не мог смотреть, слышал только удары и стоны. Долго это продолжалось — я думаю, час. 169 169 Зачеркнуто: вдруг Всё 170 170 Зач.: хлоп вжик, вжик и ох, ох, и доктор: тише, не бейте.

Я слышал эти звуки, когда приближались ко мне, равнялись и потом отдалялись. Потом вдруг всё затихло, и я увидал, что он лежит, голая спина в крови и доктор над ним. Он упал, не мог дойти всего — 7000, упал после 5000. Потом повели других. И все падали и всех уносили, и все умирали или тут, или немного после. И всё это продолжалось от раннего утра и до часу, до двух.

Последнего повели 171 171 Зач.: приора ксендза Сероцинского. Доктор предложил ему крепительных капель. Он отказался и только крестил свою худую и впалую старческую грудь.

И опять и опять начался тот же ужас. Опять удары, вжиканье палок и стоны и кроме стонов молитва. Я слышал, как он слабым прерывающимся стоном голосом 172 172 Зач.: пел говорил: miserere mei, Deus, secundam magnam misericordiam tuam». 173 173 [помилуй мя, боже, по велицей милости твоей] И этот упал скоро и... умер. Забили.

— И это за то, что любил свой народ и хотел служить ему, — вскрикнула Альбина и разрыдалась.

Росоловский тоже всхлипывал.

— Ну, а от чего же не удалось бегство?

— Не удалось.

— Но удавалось же бежать.

— Да, Приорский... Да ушел, но что он перенес.

— Но все-таки ушел. Можно же.

— Да, но за неудачу палки, смерть.

Она задумалась, и прекрасные глаза ее обратились внутрь.

Весь вечер она молчала.

Казнь эта, по рассказу Росоловского, который, в числе всех замешанных в этом деле, должен был присутствовать при ней, — казнь эта, прежде всего, была совершена над шестью человеками, которые были приговорены к 7000 ударов палок, таких палок, которые по положению (о палках тоже были высочайше утвержденные положения) должны были быть не толще и не тоньше того,чтобы три могли входить в дуло ружья. Два батальона солдат, около 1000 человек, должны были, вытянувшись длинной улицей, стоять с палками и бить по оголенной спине тех людей, которые были виноваты в том, что хотели избавить свою родину от 174 174 Зачеркнуто: позора. страданий и позора.

Два унтер-офицера тащили одного за другим людей виновных в этом, привязанных руками к прикладам ружей, между солдат с палками. А солдаты ничего не знающие ни про Польшу, ни про раздел ее, должны были, по приказанию начальников бить палками по голой спине этих несчастных людей.

Прежде привели тех пятерых, которые должны были пройти через 7000 палок, поставили их среди солдат и начали водить одного за другим. Те, которых еще не били, но будут бить, должны были смотреть, как эти, обливаясь кровью, падали и их уносили полумертвых куда-то туда, где они и умирали.

— Первого повели Шакальского, этого чистого, святого человека, друга всех бедных, — рассказывал Росоловский. — За ним шел доктор и всё время говорил содатам: «Пожалейте, не бейте, он больной, слабый». Но солдаты все-таки били. Им нельзя было не бить, потому что сзади солдат ходили офицеры и били тех, кто слабо бил. Я не мог смотреть, слышал только удары и стоны. Долго это продолжалось — я думаю, час. Всё «вжик, вжик и ох, ох», и доктор: «тише, не бейте». Я слышал эти звуки, когда приближались ко мне, ровнялись и потом отдалялись.

В это самое тяжелое для Мигурских время 175 175 Зач.: лета 37 года. прибыл в Уральск поляк Росоловский, замешанный в грандиозном плане возмущения и побега, устроенного в то время в Сибири ксендзом Сироцинским.

Росоловский так же как и Мигурский, так же как и тысячи людей, наказанных ссылкою в Сибирь за то, что они хотели быть тем, чем родились, — поляками, был замешан в этом деле, наказан за это розгами и отдан в солдаты того же батальона, где был Мигурский. Росоловский, бывший учитель математики, был длинный, худой человек, с впалыми щеками и нахмуренным лбом и говорил спокойным и медленным басом.

В первый же вечер посещения Росоловским Мигурских, он, естественно, рассказывал про дело Сироцинского. Дело состояло в том, что Сироцинский организовал по всей Сибири тайное общество, цель которого состояла в том, чтобы с помощью поляков, зачисленных в казачьи и линейные полки, освободить всех каторжных, поднять поселенцев, захватить в Омске артиллерию и...