Полное собрание сочинений. Том 33

Владиміръ Васильевичъ очень обстоятельно, ни разу не взглянувъ на Нехлюдова, своимъ тонкимъ голосомъ доложилъ касаціонную жалобу и обратился къ Селенину. Селенинъ всталъ и очень опред ѣленно высказался въ пользу касаціи, даже преступивъ пред ѣлы в ѣденія Сената, т. е. коснувшись самаго существа д ѣла. Фонаринъ попросилъ слова и по пунктамъ сталъ защищать жалобу 363 . Его выслушали и потомъ сенаторы стали сов ѣщаться. Предс ѣдательствующій все время молчалъ. Бе стоялъ за касацію. Владиміръ Васильевичъ сдержаннораздраженно возражалъ своимъ тонкимъ голосомъ, очевидно недовольный не столько результатомъ перваго д ѣла, сколько т ѣмъ, что онъ догадался по тону Селенина (им ѣвшаго репутацію особеннаго ригориста, chevalier sans peur et sans reproche), 364 что онъ знаетъ про его отношенія съ страхованіемъ. Предс ѣд[ательствующій] сталъ, по своему всегдашнему челов ѣконенавистничеству, на сторону Вольфа. Все д ѣло р ѣшалось голосомъ Сковородина. И этотъ голосъ сталъ на сторону отказа, преимущественно потому, что не любилъ аристократовъ, съ которыми онъ не былъ знакомъ. Т ѣхъ, съ которыми онъ былъ знакомъ, онъ особенно любилъ, стараясь быть съ ними какъ можно бол ѣе фамильяренъ, а незнакомыхъ аристократовъ не любилъ. Теперь же за касацію были два аристократа — одинъ Нехлюдовъ, котораго онъ совс ѣмъ не зналъ, а другой Селенинъ, котораго онъ зналъ, но который постоянно держалъ себя на почтительномъ отъ него отдаленіи. И потому естественно, желая быть имъ обоимъ непріятнымъ, онъ примкнулъ къ мн ѣнію Вольфа, и въ касаціонной жалоб ѣбыло отказано.

LXXXII.

Первое чувство Нехлюдова, когда онъ проснулся на другое утро, было то, что онъ наканун ѣсд ѣлалъ какую то гадость. Онъ сталъ вспоминать: гадости не было, но было то, что т ѣсомн ѣнія и соблазны, которые всегда находятъ на челов ѣка въ минуты его слабости, онъ принялъ за настоящее, нормальное состояніе, а нормальное состояніе души принялъ зa соблазнъ.

Утромъ онъ понялъ, что то, что онъ думалъ и чувствовалъ вчера вечеромъ, былъ соблазнъ, а настоящее, нормальное состояніе его души есть то, въ которомъ онъ находился посл ѣднее время и въ которомъ принялъ т ѣважныя два р ѣшенія, которыя изм ѣнили всю его жизнь: женитьба на Масловой, а если не женитьба, то сл ѣдованіе зa нею въ Сибирь и отказъ отъ права собственности на землю.

Это — настоящее, a колебаніе въ этомъ — соблазны. Прежде всего онъ по ѣхалъ на Васильевскій островъ къ Шустовой.

Квартира Шустовой была наверху. Ходъ былъ по какой-то странной, прямой и крутой, разум ѣется голой, л ѣстниц ѣ. Пахло дурно. Женщина, худая и черная лицомъ, съ засученными рукавами, встр ѣтила Нехлюдова сначала испуганно, а потомъ, узнавъ, кто онъ, восторженно:

— Душенька, голубчикъ, в ѣдь вы не знаете, что вы сд ѣлали. Вернули Лидочку. В ѣдь она бы умерла тамъ. Лидочка! Это князь Нехлюдовъ. Да зач ѣмъ вы съ черной л ѣстницы? — сказала женщина, мать Шустовой, и, схвативъ его руку, зарыдала, стараясь ц ѣловать ее.

Изъ двери вышла д ѣвушка въ с ѣромъ шерстяномъ плать ѣсъ папироской въ рук ѣ.

— Нельзя, тетя, не зовите ее, она и такъ изнервничалась. Здравствуйте.

— Вы насъ простите. Я ей тетка. Колоколова. В ѣдь мы отчаялись. Пожалуйста, сюда войдите; вы не знаете, что вы сд ѣлали: оживили ц ѣлую семью. Сюда, сюда, — говорила Колоколова, проводя его черезъ узкую дверь и коридорчикъ въ комнату съ постелью и диванчикомъ передъ столомъ, за которымъ сид ѣла 365 бл ѣдная, худая, некрасивая женщина или д ѣвушка съ взволнованнымъ и кроткимъ выраженіемъ лица и говорила съ чернобородымъ челов ѣкомъ, мрачно сжимавшимъ свои кол ѣна скрещенными пальцами.

— Лида, вотъ князь Нехлюдовъ.

Лида Шустова 366 быстро встала и, кротко и радостно улыбаясь, кр ѣпко пожала руку Нехлюдова.

— Благодарю васъ за все, за все. А что 367 В ѣрочка? Вы ее вид ѣли? 368

— В ѣра Ефремовна? Да, она то и доставила мн ѣслучай познакомиться съ вами.

— Вотъ сюда. Тутъ вамъ покойн ѣе будетъ, — говорила Лидія, точно она была самый обыкновенный челов ѣкъ, а не вышедшая вчера изъ кр ѣпости политическая преступница. — Мой двоюродный братъ Захаровъ 369 , — прибавила она, знакомя съ чернобородымъ мущиной.

— Она 370 очень мучалась о васъ, — сказалъ Нехлюдовъ.

— Что обо мн ѣмучаться? Мн ѣхорошо было. Очень хорошо.

— Да, это видно, какъ хорошо, — сказалъ ея двоюродный братъ, — когда отъ тебя половины не осталось.

— Что жъ, я сама виновата.

— Какже вы сами виноваты? — спросилъ Нехлюдовъ.

— А видите ли, — начала женщина съ папироской, — она в ѣдь совершенно ни за что сид ѣла, за то только, что они дали передать какіе-то листы, она и сама не знала что, и тотъ сказалъ, отъ кого получили, а она не говорила. Ее и держали, пока она не скажетъ.

— Я и не сказала, но потомъ, — продолжала расказывать сама Лидія, — схватили мою подругу. И тутъ начались допросы, и допросы эти были ужасны. Распрашиваютъ о разныхъ предметахъ, вызываютъ на разсказы, и такъ хитро, что не усп ѣешь сообразить и скажешь. И вотъ, когда я узнала, что ее взяли, и вспомнила свои разговоры съ ними, я ув ѣрена была, что я ее выдала. Тутъ на меня напала тоска.

— Лидочка, ты не говори...

Но Лидочка уже не могла остановиться и начала разсказывать сложно, запутано, все бол ѣе оживляясь и волнуясь. Въ особенности, очевидно, волновало ее воспоминаніе объ одномъ допрос ѣу стараго сыщика — жандарма. Этотъ старикъ всталъ передъ образомъ, взмахнувъ рукой, широко перекрестился и сказалъ: «ну вотъ вамъ крестъ и клятва, — в ѣдь вы не в ѣрите въ Бога, а я и в ѣрю и боюсь Бога. Такъ вотъ вамъ клятва передъ Богомъ, что то, что вы мн ѣскажете, не пойдетъ дальше, не послужитъ уликой, а напротивъ, то, что вы скажете, поможетъ намъ освободить т ѣхъ, которыхъ мы томимъ, можетъ быть, напрасно».

— Я пов ѣрила и сказала, не имя того, кто мн ѣдалъ, a м ѣсто, гд ѣмы встр ѣтились съ Митинымъ. На другой день я узнала, что Митинъ арестованъ. И тогда я уже не могла спать, не могла ѣсть. Все ходила. Хочу забыть и не могу. Начну считать, стихи говорить. И все т ѣже мысли. Да нетолько мысли, а лягу, хочу заснуть и вдругъ слышу надъ самымъ ухомъ шопотъ. Шепчетъ вотъ такъ быстро, быстро, — говорила она, глядя сейчасъ полными ужаса глазами передъ собой. — Знаю, что это галлюцинація, и не могу не слушать. Ахъ, это было ужасно!

Она вдругъ зарыдала. Мать бросилась къ ней и тоже заплакала. Лидія вскочила съ дивана и, зац ѣпившись зa кресло, выб ѣжала изъ комнаты. Мать и Колоколова пошли за ней.

— Совс ѣмъ разбитое существо, — сказалъ двоюродный братъ. — А что зa женщина! Это одно самоотверженіе. Она не знаетъ, что такое жить для себя. Тутъ не только уединеніе, страхъ, неизвестность, но это напряженіе слуха, мозга — все это разрушаетъ психику.