Уильям Сароян - Человеческая комедия. Вот пришел, вот ушел сам знаешь кто. Приключения Весли Джексона

Несмотря на все недостатки, мы любили этот дом. Любили задний дворик, где росло старое и такое английское ореховое дерево, любили оба сарайчика, и заросли сирени перед дорогой, и просторную лужайку перед домом, которую соседи скоро окрестили «лужайкой Генри и Вилли». Нам нравилось, что парадное крыльцо убито жимолостью — я не сочиняю, так оно и было. Каждую весну жимолость радостно трепетала свежей зеленью листвы и золотом цветов. Порхали колибри, даже вили гнезда в старых лозах. Мы любили старый платан на дороге, любили, когда вечерами слетались птицы, гомонили, ссорились, торопили ночь.

Дом был развалюхой, а прожили мы в нем добрых три-четыре года. В полуквартале по Сан-Бенито начиналась спортивная площадка школы имени Эмерсона, в которой я научился читать и писать. Целый мир. Целая эпоха. В них горечь, ярость, смерть, величие, великолепие, в них люди, говорящие между собой на непонятном языке, и эти люди — мы. Мы жили и умирали, всему этому давно пришел конец, и при желании можно посчитать, что ничего этого и не было. Только у меня нет такого желания.

Старику Д. Д. Дейвису, директору школы имени Эмерсона, пришла в голову грандиозная мысль пригласить в школу мэра Туми. поскольку это было самое важное лицо в городе из тех, кого горожане выбирают на общественные должности, и директору хотелось произвести хорошее впечатление на мэра. Было решено провести конкурс на лучшее письменное приглашение. К конкурсу привлекались ученики четвертого, пятого и шестого классов. Я учился в четвертом — и, стало быть, допускался. О предстоящем конкурсе объявили за неделю: писать будем во время урока английского языка, то есть целый час. Некоторые отнеслись к конкурсу серьезно, учли пожелания учителей, углубились в материалы о должности мэра и по истории Фресно, исследовали роль общественного образования в формировании будущих руководителей, постигали явный и скрытый смысл американского образа жизни и мудрили еще над шестью-семью проблемами. А мне было занятно наблюдать, как старательно валяют дурака мисс Клиффорд и Д. Д. Дейвис, и сам конкурс меня не особенно волновал, хотя лично к мэру Туми я относился без предубеждения, я видел его на прошлогоднем параде верхом на лошади, и он показался мне человеком довольно застенчивым и простым, ему было лет сорок — сорок пять, он был коренаст и, кажется, расположен к полноте. Существовало предание, что происходит он из бедной семьи и что он неподкупен: он не брал взяток у представителей местного преступного мира и не очищал от них город, хотя многие кандидаты на должность мэра обещали очистить, и многие пытались или делали вид, что пытаются это сделать, только все равно ничего не делали. Поскольку он сам хлебнул бедности, он, видимо, понимал, что дело это не из легких и что никакие благие пожелания его не поправят.

Настал день конкурса, свое приглашение мэру Туми я написал за десять минут — вместо отпущенного часа — и сдал. Мисс Клиффорд была встревожена столь легкомысленным отношением к конкурсу и велела мне сидеть спокойно и не мешать более серьезным конкурентам. Я сел на место и стал обдумывать всякие смешные способы умерщвления мисс Клиффорд, но и это оказалось скучным занятием, и время тянулось бесконечно. Наконец сданы все сочинения, разные умники в последнюю минуту уточняют у мисс Клиффорд исторические и нравственные положения, затронутые в их работе. Ей приятно их старание, она чувствует себя настоящей учительницей, хотя на самом деле она прирожденная тупица и зануда.

Все пригласительные письма повергались на суд самого Д. Д. Дейвиса. Сочинения не были анонимными: сверху каждого листа стояла фамилия ученика.

На следующий день мистер Дейвис явился в класс… Это был высокий худой мужчина, уроженец Среднего Запада — из Огайо, Айовы или Канзаса, — и внешность у него быта подходящая. Он был вечно обсыпан сенной трухой и явно занимался не своим делом: его призванием была ферма. И точно, когда он оставил, так сказать, ниву просвещения, он купил маленький виноградник, где и осел с семьей из восьмерых, если не девятерых мальчиков и девочек.

Он меня знал давно. Несправедливо обвиняемый в нарушении дисциплины, я быт частым гостем в его кабинете, и он либо томил меня ожиданием, либо порол, либо то и другое вместе. Иногда порка была болезненной, иногда нет. Два-три раза он заставит меня плакать, но не от боли, к которой человек, в общем-то, привыкает, а от тоски, что в этой жалкой школе мне определили играть какую-то идиотскую роль. По существу, от меня требовали, чтобы я не был самим собой, а я так не мог. Надолго , во всяком случае, меня не хватало.

Мисс Клиффорд и весь класс ждали, когда мистер Дейвис откашляется и начнет говорить. Перед важным заявлением он откашливался дважды. В тот раз он откашлялся трижды.

Это может показаться странным, но в ту самую минуту, когда он вошел в класс, я уже знал, что победителем конкурса объявят меня. Конечно, это было приятно, потому что это о чем-то свидетельствовало, хотя о чем именно — я не знал. Я написал очень простое и непосредственное письмо, написал хорошим почерком, может, самым разборчивым во всей школе, без подчисток и без ошибок, потому что в те дни я пользовался словами, в которых был уверен, и этого правила придерживаюсь до сих пор: слова, в которых вы уверены, вас никогда не подведут. С их помощью вы выскажете все, что вам нужно высказать. Нас восхищает колоссальный словарь Шекспира, но не забудем, что в современной ему Англии были люди, способные уразуметь столь богатый язык, и таких людей не было во Фресно, это я знал точно.

Мистер Дейвис объявил имя победителя, прошел по проходу к моей парте, вернул мне письмо, попросил встать и зачитать его вслух, что я и сделал.

Потом он забрал у меня письмо и сказал:

— Будем надеяться, что, когда завтра утром мэр Туми получит это письмо, он примет приглашение, посетит нас и скажет несколько слов.

Так оно и случилось.

У нас в школе не было актового зала, и поэтому в торжественных случаях мы собирались перед широким лестничным маршем второго здания школы. После недолгого ожидания мэр Туми в сопровождении мистера Дейвиса и еще троих-четверых учителей появился в дверях, спустился на несколько ступенек, и мистер Дейвис отрекомендовал его так, словно это был Патрик Генри, Пол Ривер [5] Герой Войны за независимость (1775–1783) в Северной Америке. или сам папа римский, чем заметно озадачил и смутил мэра, который в свою очередь заговорил нормальным человеческим голосом:

— Я вырос в бедной семье, как большинство учеников вашей школы.

И в том же тоне он проговорил еще, может, минут шесть — спокойно, без нажима и искренне. А все другие, кого так же красноречиво представлял на этой лестнице мистер Дейвис, — те непременно начинали ораторствовать, и слушать их было невмоготу.