Сомерсет Моэм - Карусель

Она покачала головой:

— С твоей стороны было бы очень благородно избавить меня от этого. Тебя устроит, если я уеду и поселюсь за границей? Обещаю, я больше не дам тебе повода для обвинений. Нам не обязательно что-то объяснять окружающим, пусть все думают, что это нечто вроде дружеского расставания.

— Осмелюсь сказать, так было бы лучше всего, — тихо произнес он.

— Тогда до свидания.

Она протянула ему руку, и в пелене слез все расплылось у нее перед глазами. Он принял это молча.

— Хочу сказать тебе еще раз, Пол, как горько сожалею, что причинила тебе боль. Я никогда не была тебе хорошей женой. От всей души надеюсь, что теперь ты станешь счастливее.

— Разве я могу быть счастлив, Грейс? Ты была моим счастьем. Я ничего не могу с этим поделать. Все эти дни я пытался справиться с собой, но даже теперь, теперь, когда знаю, что ты ничего ко мне не испытывала, и… словом, я люблю тебя всем сердцем.

Слезы потекли по исхудавшим бесцветным щекам Грейс, и какое-то время она не могла говорить. Наконец она встала перед ним со склоненной головой.

— Я не прошу тебя поверить мне, Пол. Я лгала и предавала тебя, и ты имеешь право считать, что мои слова ничего не стоят. Но я хотела бы сказать кое-что, прежде чем уйти: теперь я действительно тебя люблю. За последние месяцы страданий я поняла, какой ты добрый и хороший, и меня безмерно тронула твоя огромная любовь ко мне. Ты заставил меня устыдиться себя самой. О, я была недостойна и эгоистична! Я слепо принесла тебя в жертву ради своих причуд, я никогда не пыталась сделать тебя счастливым. И если теперь я изменилась, то лишь благодаря тебе. А на днях, когда ты вернул ружье этому человеку, я так гордилась тобой и чувствовала себя настолько жалким, омерзительным существом, что готова была упасть перед тобой на колени и целовать твои руки.

Взяв носовой платок, Грейс вытерла глаза. Потом, с трудом улыбнувшись, бросила на него веселый взгляд, который прежде часто дарила ему:

— Не думай обо мне слишком плохо, ладно?

— О, Грейс, Грейс! — воскликнул он. — Я этого не вынесу! Не уезжай. Ты так мне нужна! Давай начнем все сначала.

Румянец залил ее лицо, и она быстро подбежала к нему.

— Пол, неужели когда-нибудь ты сможешь простить меня? Говорю же: я люблю тебя так, как не любила никогда раньше!

— Давай попробуем.

Он раскрыл объятия, и, вскрикнув от радости, она бросилась к нему. Она потянулась к нему губами, а когда он поцеловал ее, прижалась к нему еще крепче.

— Мой любимый муж… — прошептала она.

— О, Грейс, давай возблагодарим Бога за Его милость к нам!

Лето прошло, и мисс Ли, как обычно, с живостью молодой девушки предавалась разнообразным развлечениям сезона. Она обладала способностью получать удовольствие от приемов, которые другие находили невероятно скучными, и с игривым добродушным ехидством живописала свои приключения верному Фрэнку.

Он, разумеется, остался в Лондоне, но раз в две недели ездил навещать Герберта Филда в Теркенбери. Его визиты, хотя и были совершенно бесполезны, приносили исключительное успокоение семейству декана. Его приветливость и способность сопереживать утешали их, так что все с огромнейшим удовольствием ждали его приезда. Фрэнк умел внушать веру в лучшее, так что даже Белла чувствовала, будто никто не может сделать для ее мужа больше. Вернувшись домой из Парижа, они зажили очень тихо, и, хотя сначала декана немного стесняло присутствие Герберта, его чувства вскоре сменились очень трогательной нежностью. Он научился восхищаться решительностью, с которой молодой человек был готов встретить неизбежную смерть, смелостью, с которой он терпел боль. Когда потеплело, Герберт весь день лежал в саду, наслаждаясь видом зеленых листьев, цветов и пением птиц. Забросив свои интеллектуальные занятия, декан сидел вместе с ним и рассказывал о древних писателях или о розах, которые так любил. Они часто играли в шахматы, и Белле нравилось смотреть на них в нежном свете солнечных лучей, пробивавшихся сквозь листву. Ее забавляла торжествующая улыбка на губах отца, когда ему удавалось сделать ход, озадачивший соперника, и мальчишеский смех Герберта, когда он находил способ с честью выйти из сложной ситуации. Они оба казались ее детьми, и она не могла сказать, кто был ей дороже.

Но жестокий недуг прогрессировал, и в конце концов Герберт слег. Ужасные кровотечения истощали его, и Фрэнк больше не мог скрывать от Беллы свои опасения, что конец близок.

— Долгие месяцы он был на волосок от гибели, и этот волосок рвется. Боюсь, вы должны приготовиться к худшему.

— Неужели это вопрос нескольких недель? — с мукой в голосе спросила она.

Фрэнк, чуть поколебавшись, решил, что лучше сказать правду.

— Думаю, это вопрос нескольких дней.

Белла смотрела на него, не отводя глаз, но теперь она так хорошо научилась сохранять самообладание, что ни ужас, ни боль не могли стереть неизменное спокойствие с ее лица.

— Неужели больше ничего нельзя сделать? — спросила она.

— Ничего. Я ничем не могу вам помочь. Но если вам это принесет хоть какое-то облегчение, телеграфируйте мне, когда у него откроется новое кровотечение.

— Оно станет последним?

— Да.

Когда Белла вернулась к Герберту, он улыбался так лучезарно, что, казалось, мрачный прогноз Фрэнка никак не может быть правдой.

— Ну, и что доктор сказал?

— Он говорит, ты удивительным образом набираешь силы, — ответила она с улыбкой. — Надеюсь, скоро ты снова сможешь вставать.

— Я чувствую себя так хорошо, как только возможно. Через две недели мы сможем отправиться на море.

Оба знали, что каждый скрывает свои истинные мысли, но ни у нее, ни у него не хватало духа оставить пустые надежды, которыми они так долго пытались ободрить друг друга. И все же для Беллы напряжение становилось невыносимым, она упросила мисс Ли приехать к ним в гости. Декан так полюбил Герберта, что она не осмеливалась сказать ему правду и хотела, чтобы мисс Ли немного отвлекла его. Без посторонней помощи Белла не смогла бы долго изображать веселье, и лишь присутствие гостьи еще могло позволить ей сохранить наигранную жизнерадостность.

Мисс Ли согласилась и тотчас приехала. Но, осознав, что по роли ей предназначено добавить искру радости в финальный акт пьесы жизни, она почувствовала, что это в некотором роде отвратительно. Ее как будто пригласили на мрачный праздник наблюдать за тем, как умирает бедный мальчик. Однако с присущим ей рвением она изо всех сил пыталась развлечь декана, справедливо полагая, что ее умение поддержать беседу находится не на самом презренном уровне. Герберт бесконечно радовался, слушая ее разговоры со стариком, когда она мягко поддразнивала его, играя словами с проворством легкокрылой бабочки, выдвигала опасные теории, которые защищала с присущей ей находчивостью. Декан получал удовольствие от состязаний с ней и спорил, опираясь на свои знания и здравый смысл. Явно простыми вопросами он стремился заманить ее в капкан противоречий, но даже если преуспевал, то не получал от этого никакого преимущества, ибо она выпутывалась при помощи колкостей, цветистых выражений или шуток. И еще, поскольку значение придавалось лишь эстетической ценности фразы, мисс Ли могла заявить о своем полном безразличии к предмету спора. Она выдавала парадокс за парадоксом или вела полемику с точностью Евклида.