Павел Дан - Избранное

И что это мне не спится, неможется? Чувствую я себя так отвратительно и неуютно, словно накануне пил без устали или не спал четверо суток. Голова раскалывается, боль отдает в правый висок. Я слышу, как бьется у меня сердце, но бьется оно где-то возле горла.

«Простыл я, что ли, гуляючи вчера в саду? — спрашиваю я себя. — А тут еще переться в школу. И какой осел назначил переэкзаменовку на сегодня, не мог подождать до следующей недели?»

Я зеваю, потягиваюсь и приглаживаю рукой одеяло.

Тук… тук…

— Кто там?

— Я.

— Кто — я?

Из целого потока слов выуживаю только одно: «госпожа».

Тут же вскакиваю с постели, мечусь как угорелый по комнате, набрасываю на себя какую-то рубаху, раздвигаю шторы…

Ах, как нехорошо пахнет неприбранная постель. Стол завален книгами, бумагами, тут же разложена рубашка, воротничок, галстук. Одна туфля у стола, другая какими-то неведомыми судьбами оказалась возле двери. Носки посреди комнаты.

В панике быстро застилаю постель, по сути, попросту набрасываю покрывало, рубашку зашвыриваю в шкаф, зафутболиваю туфли и носки под кровать, задергиваю штору: вот так в полумраке оно как бы и ничего, а то черт знает что творится, и отпираю дверь.

Входит дама гренадерского роста, с тремя подбородками, красным лицом и прилизанными волосами. Она обволакивает меня трогательно-ласковым взглядом и от распирающих ее чувств даже слегка покачивает головой.

— Ах, господин учитель, я вас обеспокоила ни свет ни заря, разбудила, простите великодушно, — лепечет она, пришепетывая.

— Ничего, пустяки.

— Я караулила вас еще вчера, но… не дождалась…

— Присядьте, пожалуйста.

— Благодарю. Мой птенчик учится у вас в четвертом классе. Он летом слегка хворал и не мог заниматься… Нет, нет, он готовился, насколько позволяло здоровье… Бедняжка! Латынь — это сущий ад! Сердце у меня обливалось кровью, когда я видела, с каким усердием он занимается. Я ему говорю: «Отдохни, цыпленок, отложи книгу», а он мне: «Не могу, мамочка, я хочу выучить так, чтобы знать лучше всех». Все учит, учит, учит… Ах, господин учитель!..

Дама умолкает и зачарованно смотрит на меня.

— Как фамилия вашего сына?

— Моего? Кристя.

— В четвертом классе два Кристи. Ион и Павел.

— Ион.

Передо мной возникает темный, душный, тесный класс. В окно тычется зеленая ветка акации, словно разглядывая сидящего на первой парте хилого невзрачного мальчика с бледным шелушащимся лицом, слегка косенького и сгорбленного, точно он с трудом выдерживает тяжесть собственного тела.

Прямо-таки не верится, что у этакой бабищи столь тщедушное чадо.

— Помню.

Даму опять переполняют чувства, и опять она начинает покачивать головой.

Всем своим видом она как бы говорит: «Как же вам не помнить моего птенчика!»

— Он отстает, — объясняю я как бы самому себе. — Может, он у вас чем-то болен… Вид у него очень нездоровый. Почему бы вам не подержать его дома хотя бы год. Он бы окреп, поправился…

— Он у меня окреп и поправился… и латынь выучил. Он все повторяет ее, повторяет, только он застенчивый, не то что другие. Он мне говорит: «Мамочка, урок я знаю на отлично, но отвечать боюсь». Ах, господин учитель, прошу вас, не смотрите на него, когда он отвечает. Умоляю. Он ведь у меня единственный. Так хочется, чтобы он окончил лицей, поступил на медицину…

— Хорошо, мадам, — говорю я, ударяя себя по коленкам, и поднимаюсь первый. — Если он выучил хотя бы половину заданного, я приму у него экзамен. Стране нужны медики.

— Не знаю, как вас благодарить.

— Не за что благодарить.

Утренний холод, ворвавшийся в двери, пронизывает меня насквозь. Я поспешно раздеваюсь и, лязгая зубами, забираюсь под одеяло.

Но только я засыпаю, как меня будит громкий стук в окно. Я опять вскакиваю на ноги. Окно у меня высокое, рукой до него не достать, а стук такой сильный, что поразительно, как стекла остались целы.

Опять торопливо что-то напяливаю.

Выглядываю и вижу за окном своего «приятеля», банковского служащего, одного из тех типчиков, которые, случайно обедая с тобой за одним столиком в каком-нибудь третьесортном ресторанчике, при встрече говорят тебе «ты» и вообще стараются быть накоротке, а ты, бедный, только и знаешь про него, что зовут его Милу или Митике, что родом он из твоих краев и хорошо вальсирует, что, впрочем, не так уж и мало.

Рядом с «приятелем» стоит незнакомый мне верзила с гайдуцкими усами, в соломенной видавшей виды шляпе, в сером прорезиненном плаще, из-под которого торчит кусок стыдливо подоткнутой рясы. «Ах, батюшка, вот оно что».

Оба они, и «приятель» и «батюшка», похоже, провели веселенькую ночь: лица у них красные, помятые, невыспавшиеся.

— Это я, мон шер, не пугайся, пришел попросить тебя об одном маленьком одолжении. Рекомендую, мой дядя из Крэкэтуре… понимаешь, у его сына, то есть у моего кузена, была переэкзаменовка по латыни.

— И что же?

— Завалил! — мрачно заявляет «батюшка» в соломенной шляпе. — Вы его оставили на другой год.

— Как фамилия?

— Илие Крумпэне, шестой «Б».

— По-другому я поступить не мог. Он ничего, ничего не знает, ну просто ни в зуб ногой!

— Ну и что с того. Экий вы, право…

— Дядя, не мешайте… Послушай, дружище, меньше принципиальности, больше снисходительности… Неужели трудно переправить отметку?..

— К сожалению, Комиссия подписала экзаменационные списки и представила в инспекцию.

«Батюшка» мрачнеет, надвигает шляпу на лоб.

— Ну и порядки у вас! Ей-богу! Ну и народ! Неужели по-человечески договориться нельзя?

— Нельзя. Поймите же, вы человек ученый, должны понимать, что при всем моем снисхождении, при всем старании я не могу идти против правил. Вы бы не стали служить дважды подряд обедню?..

— Стал бы! — не задумываясь, сказал «батюшка».

— Что-то не верится. Во всяком случае, я не могу. Я не в состоянии ставить ученику удовлетворительную отметку, если он перед всем классом и экзаменационной комиссией нес такую околесицу, что уши вяли.

— Очень жаль, шер ами…

— Мне тоже.

Я закрываю окно и еще долго слышу, как дядюшка зычным дьяковским басом, или, как говорится, луженой глоткой, гундит, проклиная «чертовы порядки», не забывая при этом помянуть всех святых от первого колена до последнего.

По дороге в лицей я сталкиваюсь с экзекутором из городской управы. Вначале он справляется о моем здоровье, затем интересуется, хорошо ли я спал, потом конфиденциально сообщает мне о перемещениях в правительстве, заверяет меня, что скоро оно вообще пойдет на отдых и к власти придут «наши». Наконец, как бы между прочим, он вспоминает, что у него ко мне разговор весьма деликатного свойства. Дело в том, что в моем классе учится его сын. По некоторым предметам у мальчика есть «пробелы». Как классный наставник, я при желании мог бы ему помочь. Как говорится, взять его под свое крылышко. Мальчик исключительных способностей. Может копировать все, что угодно. Недавно, к примеру, он показывал, как летит и стрекочет аэроплан, сам господин префект был в восторге.