Павел Дан - Избранное

Перевод М. Ландмана.

Случилось это в конце октября, ясным осенним днем.

Шел последний урок, нет-нет, не урок, а просто нас держали в классе, и мы занимались кто чем: одни читали, другие разговаривали, третьи что-то делали.

Я с товарищем стоял у окна, и рассуждали мы о поведении женщин, а вернее, одной только девчонки, которой я послал уже несколько очень важных писем, а ответа ни на одно еще не получил. Почему? Вот об этом мы и говорили.

На школьном дворе с высоких акаций осыпались желтые листья и, медленно кружась в прозрачном, как родниковая вода, воздухе, ложились на землю.

На дворе, обычно людном и шумном на переменах, теперь было тихо и пустынно.

По длинным сумрачным коридорам лицея бродили не менее сумрачные преподаватели с журналами под мышкой и с молчаливой свирепостью поглядывали на входную дверь, кого-то ожидая.

А ожидали они директора, который назначил экстренное совещание, и сам же на него опаздывал почти на час. По каменным плитам коридора катились ругань и недовольство.

— Безобразие!

— Надо этому положить конец, сказать ему прямо в лицо, что это, в конце концов, оскорбительно!

— Школа есть школа! Дисциплина обязательна для всех. Вот увидите, он опять как-нибудь выкрутится.

Как только приоткрывалась дверь какого-нибудь класса, где жизнь била ключом, и оттуда высовывалась вихрастая любопытная мордочка ученика, его тут же с криком загоняли обратно.

— Марш в класс, болван!

Наконец явился директор, запыхавшийся, взмыленный как лошадь.

— Ф-фу!.. Простите, господа, никак не мог раньше. Задержали дела. Приступим…

— Пять леев вход! Всего-навсего пять леев! Совсем даром! Спешите! Спешите! — топом зазывалы из бродячей труппы, подавно побывавшей в городе, выкликивал преподаватель гимнастики.

Фиглярство этого завзятого шутника и балагура было как нельзя более кстати, потому что снимало общее напряжение и недовольство, и директор ему даже обрадовался, хотя для вида пожурил учителя.

— Несерьезный вы человек, не можете без ерничества, — сказал он мягко и сладостно улыбнулся.

Здание лицея в Т. было таким громадным, точно построили его для пышной столицы, а не для маленького, захудалого, провинциального города, где с трудом можно наскрести сотню-другую учеников. Если планировали это здание люди безголовые, то уж строили его наверняка бессердечные. Хотя стояла глубокая осень, окна в коридорах были без стекол. Карты, таблицы и другие наглядные пособия валялись беспризорные, некуда их было ни пристроить, ни повесить, а пыли на стенах было столько, что ребята могли писать на них, как на доске.

Техническому персоналу лицея некогда было заниматься уборкой, потому что в это время он в поте лица трудился на винограднике господина директора. Разве что раза два кто-нибудь проходился метелкой по полу да выравнивал стоящие криво парты. «Паутина — лучшая липучка для мух и стоит меньше», — повторяли все расхожий афоризм учителя гимнастики.

Инспекторы в лицей почти не наведывались, зачем им было ездить в такую даль, да и знали они, что «школа и так выполнит свою великую и благородную миссию».

Директор считал себя человеком от науки, хозяйственными делами не интересовался, ибо пекся лишь о том, чтобы уездное общество уверенно шло по пути прогресса и просвещения; осуществлял он это, руководя разного рода комитетами: по распределению молока, книг, защите животных, охране грудных младенцев и тому подобное…

Опыт работы в этих общественных организациях он излагал в своих книгах, издаваемых ежегодно под одним и тем же интригующим заголовком «Социологические исследования».

О последнем подобном шедевре учитель философии написал пространную статью в местную, весьма читаемую газетенку и закончил ее таким красноречивым восклицанием: «Книга господина Калапэра мала по объему, но необъятна по значению. Это воистину великая книга!»

Естественно, что владелец книжной лавчонки, прочитав статью, тут же извлек пылящиеся на полках прежние книги того же автора и выставил в витрине рядом с новой, которую лысый тощий магазинный «мальчик на побегушках» украсил каллиграфически выведенной надписью: «Новинка».

Витрина сразу привлекла внимание многочисленных зевак, и старые книжки прониклись некоторой завистью к своей новоявленной сестре с такой заманчивой «шапкой».

Среди книг поместили и фотографию автора, стоял он в цилиндре с тростью и улыбался, как горделивый поп в кругу своих семерых дочек.

Через полчаса, перед самым звонком, заседание кончилось, учителя вышли из зала, одни направились сразу в классы, другие остались торчать и бродить по коридору.

Классный шум разом смолк, будто там из стены внезапно выскочило привидение.

Звонок возвестил конец урока, и мы тут нее бросились вон из класса, но нас остановил предупреждающий окрик:

— Внимание! Парты не оставлять! Всем тихонько выйти и построиться в коридоре.

Учитель математики и школьный дядька Лука, которого мы прозвали Полдиректор, в таких случаях всегда играли первую скрипку. Вооружившись смычками, то бишь прутиками, они забегали взад-вперед по коридору, выстраивая нас в длинную шеренгу.

Лука был из одной деревни с директором. Когда он впервые появился в лицее, он был обычным мужиком, лапотником, но постепенно набрался шику, скинул постолы, скинул вышитую крестиком рубаху и в один прекрасный день предстал перед нами этаким городским франтом.

В его обязанности входило передавать нам распоряжения дирекции, учителей, оглашать решения педсовета, выполнять всякие мелкие поручения, что он с успехом и делал, даже снабжал самых отчаянных учеников куревом и ракией и предоставлял возможность уединиться.

Если Луку, например, спрашивали, скоро ли состоится классное собрание, он с важностью отвечал: «Потерпите малость, теперича мы занятые. А уж на будущей недельке беспременно будет».

Как только нас построили в коридоре, мы тут же взяли Луку в оборот, спрашивая:

— Что за штука? Зачем нас ведут в актовый зал?

Но Лука и сам, по-видимому, ничего не знал, но уронить себя в глазах учеников не хотел и отвечал еще более важно:

— Приспеет время, скажем. А вы равняйся, из рядов не выскакивай. Скоро все и узнаете.

Это мы и сами знали без него, но нам хотелось заранее проведать, что же такое готовится. Между старшеклассниками ходили всякие смутные слухи.

Шеренга потихоньку потекла в актовый зал. Учителя немного задержались в коридоре. Потом обе половинки двери распахнулись и на пороге появился кругленький животик, украшенный золотой цепочкой, за ним маленькая острая головка, покоящаяся на двух подбородках, и в довершение тощие ножки, несущие директора целиком.