Владимир Короткевич - Христос приземлился в Городне (Евангелие от Иуды)

Несколько минут над ним ещё шевелилась человечья куча. Потом всё утихло.

Схваченных потащили по рынку к замковому мосту.

Как удар грома, упала за ними решётка врат.

...Толпа молчала. На площади всё ещё царило недоразумение. Пользуясь им, крестному ходу удалось ущемиться между противниками и постепенно начать давить на них и разводить гурьбы всё дальше и дальше друг от друга. Только что произошло такое странное, что драться уже не хотелось, а хотелось обсуждать. Да и редко кто вознамерился бы лезть на врага через кресты, хоругви и помосты со статуями. Ненароком ещё святых оскорбишь.

Народ постепенно начал расходиться. Редели и расплывались толпы. Только что это были два кулака. Теперь — две руки с разжатыми пальцами.

— Это что же было? — в недоразумении спросил Зенон.

Дударь и Вестун пожали плечами. Мечник Турай плюнул.

— Самозванцы, — брезгливо молвил Клеоник. — А дрянь это, хлопцы.

— Ну вот, эту дрянь сейчас потеребят, — слегка будто бы нескладно произнёс бургомистр.

— Потеребят, — согласился хлебник. — Там, брат­цы, такие железные раки водятся! Клешни — о-го-го!

Клеоник брезгливо поморщился.

— Такие раки повсюду есть. Да только самая что ни есть свинья может этому радоваться да этим и по­хваляться. Не тот палач, кто бьёт, а тот, кто, наказывая, куражится.

— Покажут им, покажут, — бубнил хлебник.

И вдруг рыбник засмеялся. Увидел, что толпа уж со­всем редкая и что нападение на рынок удалось отразить.

— Что? Вот вам и бунт. Это вам не при короле Александре, который вас, белорусцев, любил, Городню и Вильно любил. Королю нашему имя Жигимонт!

— А ты не белорусец? — спросил Марко.

— А ты проверь, — на том же языке, что и Турай, ответил хлебник. — Посмотри рыси под хвост.

— Так кто тогда?

— А кто придёт в город, чья сила — того и я, тот и я.

Из замковых врат вырвался гонец. Подлетел к толпе, свечкою поднял коня. Железная перчатка взвилась вверх.

— Радцы-господа... В замок ступайте... Суд будет... Все лавные, и церковные и замковые, имеющие отноше­ние к суду, пускай идут.

Оставили свою золотую гурьбу несколько человек в ризах. Поскакал к вратам войт. Начали собираться и ратманы.

Двое радцев пошли последними. Лишь теперь ста­ло видно, что пьяны, как сучка в бочке с пивом. Один даже посреди площади стал на четвереньки. Из-за отво­рённого окошка одного из домов зазвенел внезапно дет­ский голосок:

— Матушка, они что? Ма, они не умеют? Мамка, они недавно с карачек встали?

И ответил утомлённый женский голос:

— Ради хлеба, как, скажем, твоя сучка, чего не сде­лает, сынок. Они — с карачек встали. Свинья — на коня воссела.

Толпа захохотала. Гонец налился багрянцем, начал горячить коня, пустил его на людей. Но те всё ещё смея­лись. И тогда гонец злобно бросил:

— Не слышали, думаете, как вы пришествие Христово звали? У нас повсюду уши, мякинные вы головы. Так вот, ни с того ни с сего, Христа захотели. Да вам больше нужны корчма, нагайка да тюрьмы для воров. А «Христа» вашего сейчас — порсь!

Провёл ребром ладони по глотке. Снова поднял коня, повернул, пустил вскачь.

И напрасно. Так как после его слов над людским скопищем повисла ошеломляющая тишина. Тяжело, ви­димо, шевелились мысли за запутанными волосами, сви­савшими на лбы. Но зато эти мысли были похожи.

— Хлопцы, — вдруг подал кто-то голос, — это ведь он чего такого сказал?

Вестун обвёл глазами Росстань. Кое-где молча стояли кучки ремесленников. Богатые отчасти разошлись: нече­го было тут делать.

У кузнеца осекся голос, когда он тихо произнёс:

— Христа?

— За палачом поехал гонец, — мрачно уточнил Гиав Турай.

Повисло молчание.

— Слушайте, — сказал внезапно Зенон, — а может, и действительно Христа? Может, это они Христа взяли?

Вус рассматривал золотые ладони, словно впервые их видел.

— Напрасно над холстиной смеялись, — объяснил он. — Апостолы, холера на них, так и ходили.

— И поистине, рядно, — вздохнула какая-то бабуля. — Грубое. Я уж знаю. Сколько той холстины руки мои выткали. Грубая. Апостольская.

Клеоник и Марко иронически смотрели на всё это раздумье.

— Это значит, и мы такие же апостолы, — съязвил Марко.

— Не плети, — оборвал его старый Турай.

Люди думали. Люди медлили расходиться, хотя оставалось их на площади Росстань совсем мало.

Молчали.

Глава VII

КЛЮЧИ АДА И СМЕРТИ

И живой; и был мертв, и се, жив во веки веков, аминь; и имею ключи ада и смерти.

Откровение, 1:18

Lasciate ogni speranza.

Данте

Через час после того, как гонец поскакал за пала­чом, лицедеев вывели из временной маленькой камеры в нижнем этаже западного нефа и повели по узкому, как подземный ход, коридору. Дикие стены и низкий, рукой достать, свод давили на душу. По сторонам встречались каморы вояк. Там блестели на стенках щиты и мечи. В го­рячем влажном воздухе едва трепетали языки свечей, пахло п отом, кожаными ремнями, ржавчиной, оружей­ным маслом. Стража молча шла вокруг, а впереди, с фа­келом, шёл Пархвер, сгибая голову. Лишь теперь можно было понять, откуда такие шрамы копоти на сводах.

Во втором нефе каморы встречались реже: видимо, каждая дверь вела в несколько комнат. Там, где эти двери были открыты, можно было увидеть, что жилища тут по­богаче: висели на стенах ковры, серебряные зеркала, на маленьком наборном столике за одной дверью Юрась за­метил большие, очень богатые шахматы.

Вошли и в тронный зал, скупо освещённый двумя каминами, десятком смолоскопов и верхним светом че­рез узкие окна. Стены тут были белёные, разорванные кое-где гранитными неоштукатуренными сверху глыба­ми. Сделано это было для красоты: ровная белая поверх­ность, а на ней, пятнами неровной формы, серые, крова­вые, зеленоватые стороны камней. Тут и там эта красота была занавешена старыми коврами и нездешними гобе­ленами. На них висело оружие.

— Схватить бы, — шепнул Роскош.

— Ну и дурачина, — прошелестел цыганистый. — Всем известно: клинки прикреплены к ножнам. Чтобы не хватали оружие при особе короля, если ругаться начнут.

Трон белой кости, украшенный золотом в другом конце. Два железных животных словно окружили его с двух сторон: волк и орёл.

Возле стен стояли скамьи, застланные покрывалами из сукна и мехов, и скамьи-сундуки со спинками. Из одной такой скамьи слуга, откинув сиденье, доставал сейчас се­ребряные и золотые кубки, длинные столовые ножи — в каждом дюймов пятнадцать, — ложки и прочее. Клал их на разостланную скатерть. Во время больших приёмов к этим скамьям приносили и ставили буквой «П» столы.

У цыганистого, когда увидел такое богатство, даже заблестели глаза. А Богдан и внимания не обратил. Смо­трел на резные спинки скамей. На них сидели за столами люди в богатых одеждах, чокались огромными кубками и кружками, вгрызались в окорока и оленьи сёдла.