Владимир Короткевич - Христос приземлился в Городне (Евангелие от Иуды)

— Если бы самозванец — они бы так быстро за пала­чом не поскакали, не повезли, — промолвил дударь.

— Ясно, — жестоко бросил Кирик. — Обмишули­лись мы. На наших глазах второй раз Христа взяли, а мы дали им взять. Последнюю нашу защиту перед мытаря­ми. Жаль.

— Брось чепуху городить, голова, — улыбнулся Клеоник. — Просто человек. Люди. Потому и жаль.

Кузнец уже почти кипел:

— Раз хватают, раз сразу за палачом да на каразнь — стало быть, это не просто люди.

Вус смотрел на мир мрачными глазами сквозь бле­стящие золотые пальцы.

— К нам пришёл. Знал, что плохо.

— Чтобы нас защитить, пришёл, — ещё возвысил голос Вестун. — Чтобы город свой защитить. От голода, от их чумы, от податей, от монахов. Сам Христос! Так что, дадим?!

И внезапно он вскочил. Обвёл глазами безлюдную площадь, ослепительные под солнцем стены, затворен­ные от жары ставни.

— Эй, люди!

Площадь молчала.

— Люди! — гаркнул во весь голос Кирик. — Убий­ство! Христос пришёл в Городню!

Глава IX

ДНО ПРЕИСПОДНЕЙ

Помысли, мог ли я невлажным глазом

Взирать вблизи на образ наш земной,

Так свёрнутый, что плач очей печальный

Меж ягодиц струился бороздой?!

Данте

Где ты, беда, народилась,

Что за меня уцепилась?

Песня

Они стояли в большом судном зале, только теперь не у двери, а у возвышения, на котором высился стол. Никого больше сегодня в зале не было: слишком важным было дело, чтобы допустить кого-либо из посторонних, пускай себе и богатых людей.

Только эти тринадцать с мерцающими отпечатка­ми пламени на лицах (перед ними стояла жаровня, и от ее огня, казалось, были розовыми хитоны из рядна и кро­вавыми лица). Да ещё стража (латы их от отблесков на­ливались краснотой, дрожали и словно плавились). Да ещё палач со скрещёнными на груди, голыми по локоть руками возле двери в пыточную.

Да ещё, высоко за столом, весь большой городенский синедрион. Войт Жаба от замкового и магистрат­ского суда, один в двух ипостасях; Юстин и радцы — от магистрата, радецкого и лавничьего суда; Болванович с четырьмя безликими попами и Лотр с Комаром и Бо­сяцким — от суда духовного.

Иосия показал глазами Братчику на конец дыбы. Что­бы длиннее был рычаг, конец этот просунули в отверстие возле двери пыточной: правосудие напомнило подсуди­мым, что оно такое, намекнуло, какое оно, приподняло с на­стоящего своего лица краешек важной и красивой маски.

Плутовское лицо Юрася искривилось. Он вздохнул.

— Зал человековедения, — прошептал иудей.

Братчик невесело улыбнулся.

— Тут признаются в том, чего не совершали, — ска­зал Иосия.

— Ну, это не новость, — одними губами вымолвил Братчик.

Упал удар молота.

— Так вот, — начал Лотр. — Что заставило вас, отвратительные еретики, имя Христа, Господа Бога нашего и апостолов его себе приписать и присвоить?

— Мы лицедеи, — с уксусной улыбкой ответу лысый Мирон Жернокрут. — Правдивее, я лицедей. Их я просто взял в друзья. Остальные, бывшие мои друзья, изгнали меня.

— Вместе с фургоном? — спросил Босяцкий.

Молчание.

— Хорошо, — продолжал Лотр. — А что заставило вас, несчастные, пойти с ним? Ну, вот хоть бы ты, мордастый? Как тебя?..

Молодой белёсый мордач испуганно заморгал глазами.

— Хлеб.

Синедрион даже не переглянулся. Но каждому словно стукнуло в сердце. Эти дни... Суд над мышами.. Избитие хлебника... Сегодняшняя анафема... Побоище на Росстани... Возможно, заговор... Всеобщее недовольство... И тут ещё эти.

— Хлеб? — с особенной значительностью спросил Комар.

У Братчика что-то словно застонало, замерло внутри. Сначала Пархвер показал им тайну Железного Волка ко­торая, возможно, могла спасти короля от нападения. Теперь им задали этот вопрос. Он понял, что спасения нет и что знает это он один.

Юрась покосился на остальных. Зрелище, известно, не из лучших. Рядно, кожаные поршни, спутанные волосы. Морды людей, добывающих ежедневный кусок хлеба мошенничеством и обманом.

— Жернокрут брешет, — провозгласил он, — они пристали ко мне. Мы, конечно, немного жульничали, но мы не сделали ничего плохого. И даже если мы coвершили неизвестное нам преступление — ответ мой.

Лотр смотрел на него испытующе. Высокий, весьма хорошо сложенный, волосы золотые, а лицо какое-то смешное, густые брови, глаза неестественно и прозрачные, фигура мятая. Чёрт знает, что за человек

— Ты кто? Откуда?

— Юрась Братчик из Пьяного Двора. Починок Пья­ный Двор.

— Проследи там, — обратился Лотр к господину земскому писарю.

Писарь зашелестел большущими листами кожаной книги. Это был «Большой чертёж Княжества». Кардинал смотрел в глаза человеку. Глаза не моргали. Наоборот, Лотр внезапно почувствовал, что из них что-то словно льётся и смягчает его гнев и его твёрдую решительность. Не могло быть сомнения — этот запыленный проходи­мец, этот каналья, торгующий собственным мошенниче­ством, будто бы делал его, кардинала, добрее.

Лотр отвёл глаза.

— Нет такого починка Пьяный Двор, — испуганно сообщил писарь.

— Ну? — спросил Лотр.

— Правильно. Нету. Теперь его нету. И жителей нету, — уточнил Юрась.

— Ну-ну, — вспыхнул Комар. — Ты тут на наших душах не играй. Татары, что ли, побили?

— Татары, только не обрезанные. Не раскосые. Не в чалмах.

Босяцкий сузил глаза.

— Ясно. Не крути. Почему нет ни в чертеже, ни в писцовых книгах?

— И не могло быть.

«Ясно, — подумал Юстин. — Пошли, видимо, в лес, расчистили починок, да и жили. А потом появились... та­тары... и побили. За что? А Бог его знает, за что. Может, от поборов убежали люди? А может, сектанты. Веру свою еретическую спасали. И за то и за другое выбить могли».

— Лядники? — спросил Болванович. — Свободные пахари лесов?

— Не могу наверняка утверждать, — ответил с улыб­кой Братчик. — Мне было семь лет. Я вырос на навозной куче, а возмужал среди волков.

— Так, — уточнил Лотр. — Ты говоришь не как про­столюдин. Читать умеешь?

— Умею.

— Распустили гадов, — буркнул Жаба.

— Где учили?

— В коллегиуме.

«Ясно, — снова подумал Юстин. — Родителей, видимо, выбили, а ребёнка отдали в Божий дом, а потом когда увидели, что не издох, взяли в коллегиум».

Он думал так, но поручиться ни за что не мог. Могло быть так, а могло быть и так, что пройдоха врёт. Может и совсем того Пьяного Двора не было, а этот — королев­ский преступник либо вообще отродье ада.

— В каком коллегиуме?

— Я школяр Мирского коллегиума...

— Коллега! — взревел Жаба. — «Evoe, rex Juppiter...»

Лотр покосился на него. Жаба умолк. Бургомистр Юстин видел, что все, кроме него и писаря, смотрят шко­ляру в глаза. Он не смотрел. Так ему было легче.

Писарь листал другую книгу.

— Нет такого школяра, — сообщил он. — Ни в Мире и ни во всех коллегиумах, приходских школах, бурсах, церковных и иных школах нет такого школяра.