Владимир Короткевич - Христос приземлился в Городне (Евангелие от Иуды)

— Употребил, — мрачно сказал мних-капеллан.

— Интересно было бы знать, что?

— Я употребил этих голубей. Жареных в масле. Помните? Вы ещё помогли мне их употребить. Было вкусно. Moгy также напомнить, что была среда.

Кардинал поперхнулся.

— Пожалуйста, — почти беззвучно попросил он, — молчите.

— Отчего мне молчать, если не молчите вы?

— Но ведь...

Лицо капеллана обтянулось кожей. Беспощадно и жестоко он бросил:

— Голуби возвратились без записок.

— Может...

— Все три голубя возвратились без записок, — по­вторил мних.

— Магдалина? — поднял Лотр недоуменные глаза.

— А вот это уж была ваша идея, — свалил вину на кардинала доминиканец. — Я только высказал мнение «а может». И тут вы ухватились за него, как клирик за бутылку, как папа Александр VI за собственную дочь, как пьяный за плетень...

— Хватит, — прервал Лотр. — Давайте действовать.

Флориан Босяцкий кашлянул и ласково обратился к гонцу:

— Так что ж это ты нам такое сказал? Как это торговцев разогнал?! Как позволили?

И тут сунул свой нос Рыгор Городенский, в миру Гиляр Болванович.

— Сами говорили: «мошенник», «безопасен».

— Был безопасен, — возразил мних. — Был.

— Говоришь чёрт знает что, — встрял епископ Комар. — Это что ж будет, если каждый вот так, в храм? Рассуждать надо.

— «Мерзость пред Господом — человек рассуди­тельный», — как всегда, ни к селу ни к городу подал го­лос войт.

Гонец мучительно боялся принесенных плохих вестей.

— Отцы, — заговорил он, — и это ещё не всё. Ещё якобы заметили татар. Татары идут.

—Замолчи! — вспылил Лотр. — «Яко-обы», «яко­-обы» Татары пришли и пойдут. А тот, кто покушается на народные святыни, это тебе не татары?

Шевельнулся в тёмном углу бургомистр Юстин. От­крыл глаза. Хотел было сказать, но только зло подумал: «Ясно, почему вы так. Вас даже в рабы не возьмут из-за полной неспособности, лодыри. Так вам что?!»

И вновь под скобкою волос погасли угли его глаз.

— Ты понимаешь, на какие основы он посягнул?! — побагровел Лотр.

Неизвестно, чем бы всё это закончилось для гонца, если бы не послышались на переходах шаги, какие-то приглушённые удары и звяканье. Все насторожились. Послышалось что-то вроде перебранки. Корнилов голос уговаривал кого-то немного подождать. Потом тысячник вошёл, но не успели они спросить у него, что произошло, как с грохотом отворилась дверь. Хлынула в церковь ди­кая какофония звуков. Бубны аж захлёбывались в звяка­нье и гулких ударах.

Мурза Селим вошёл на полусогнутых ногах, без­звучно, как кошка, и одновременно нагло. Дёрнул тысяч­ника за нос в знак того, что всё же настоял на своём.

Осмотрел церковь. Сорвал по пути с иконы бесцен­ное «обетованное» ожерелье из рубинов, пощёлкал язы­ком и засунул за пазуху.

Потом осторожно подошёл к «вратам», прислу­шался, ударом ноги отворил их. Осмотрел бегающими глазами.

— Что? — резко спросил у толмача.

— Престол.

Мурза словно вспоминал что-то. Потом усмехнулся высокомерно и вскинул голову:

— Престол. Сыдеть тут хочу.

И сел.

— Мыня слушай, властители Го-ро-ды-на. Киназ Джикамон нет — вы кыназ... Ваш ответ... что надо отдадите — татар не пойдут. Что надо не дадите — татар пой­дут. И пыль от Городына достигнет неба. И смрад от этой земли достигнет неба. Белый киназство — будет кара, чёрный киназство.

В ответ легло молчание. На лицах людей в притворе нельзя было ничего прочесть. В глазах людей из стражи ясно читались оскорбление, неописуемое отвращение, ужас и гнев.

Мурза вытянул губы, словно для поцелуя, поднял руку, сжатую в кулак, и медленно начал отгибать пальцы. Один за другим.

— Золотых четыре тьмы, по одному на воина, ибо сорок тысяч нас. Рабов четыре тьмы — на каждого войн раб. И тьма рабов — мурзам и хану... И коней — четыре и четыре тьмы. И скота — четыре и четыре тьмы. — Он показал на оклады. — И золота ещё вот такого четыре горба, ибо оно блестит.

— Мы не из богатых, — начал было Лотр. — И в скромной бедности живём.

— Лицо твоё — пятка, не имеющая стыда, — оскалился крымчак. — Потому что не краснеет пятка. Что врёшь? Смотри!

По стенам, иконам, статуям плыло золото. Властители молчали. Селим медленно доставал саблю из ножен. Она выползала из них почти невидимыми рывками, как змея.

— Мгновение каждое добавляет к вашей дани. Я вырву саблю, и что тогда спасёт вас?.. Мгновение каждое добавляет... Ибо татары — пошли!

И такая наглая сила была в этом голосе и в медленном выползании стали, что все словно услышали далёкое гиканье, неприглядный гул бубнов, рыдания верблюдов и ослов и яростную дробь копыт неисчислимой орды.

Сабля выползла почти до конца.

— Дан, — оскалился мурза. — Дан давай — будешь.

Люди в притворе переглянулись. И тут Босяцкий ласково, с чувством собственного достоинства поднял руку.

— Стой.

Мурза улыбнулся и с лязгом забросил саблю назад в ножны.

— Не угрожай нам, мурза. Мы достаточно могущественны, чтобы растоптать вас.

Стража у двери вскинула головы.

— И если мы всё же дадим тебе то, о чём просишь, то не из боязни, — плоские глаза смеялись, — а потому, что так повелевает нам наш Бог. Сказано ибо у Матея: «И кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду».

— Хорошая вера, — одобрил мурза. — Удобная для могущественного вера.

— Ты что же, не тронешь тогда земли? — спросил Гринь Болванович.

— Зачем «земли»? Вашей земли не трону.

Синклит думал.

— «Просящему у тебя — дай», — тихо промол­вил Лотр.

— По весу дай, — уточнил крымчак.

Жаба тихо забубнил:

— «Неверные весы, — сказал Соломон, — мерзость пред Господом, но правильный вес угоден Ему».

— И женщин дайте нам. Ибо нам нужны женщины, рождать сильных вояк... для нашей веры.

Кардинал и мних переглянулись. Понял их также епископ.

— Разве что... несколько монастырей, — поднял он грозные брови. — Всё равно из монашек толкового, как из кошки шерсти.

Мних тихо предложил:

— Машковский... Игуменье сказать, чтобы кого уж кого, а ту выдала басурманам, — и улыбнулся. — Ничего, они там с их опытом не одну, а три орды сразу изнутри разложат.

Татарин смотрел на шептавшихся, ждал.

— Дадим, — вздохнул Лотр. — Только чтобы сбе­речь мир.

— Будет мир, — коварно усмехнулся крымчак.

Корнила зашептал Лотру на ухо:

— А как обманут? Денежки ведь на ремонт стены возле Лидской башни вечно кто-то в карман?..

— Ну-ну.

- А стена там такая, что я каждый раз с ужасом смотрю, когда к ней собаки подходят да подмывают. Денег не даёте.

— Рада пускай платит, — нашёл выход кардинал.

— Вы однажды уж магистратские деньги тю-у, — возразил, прослышав, Юстин. — А городская рада всегда была бедна, как церковная... простите, как магистратская крыса.