Владимир Короткевич - Христос приземлился в Городне (Евангелие от Иуды)

— Тем более откупиться надо, — беззвучио подытожил Лотр и вслух добавил: — Мы покажем тебе, где вы будете иметь право брать женщин, мурза. Первым може­те Машковский кляштор...

В этот момент сильно отдался под готическим сво­дами звук смачного плевка.

Плюнул молодой человек лет двадцати пяти, стояв­ший среди стражи. Худой, но долговязый и сильный, в тяжёлых латах от шеи до ног (шлем он почтительно держал в руке, и длинные пепельные волосы его лежали на стальных наплечниках), он теперь вытирал тыльной стороной узкой и сильной ладони большой и твёрдый рот — рот одержимого.

Серые, красивой формы глаза смотрели с возмущением, саркастической усмешкой и почти с фанатичным гневом. Прямой нос словно окостенел.

— Тьфу!

— Эй, ты это что, в храме?.. — спросил Корнила.

— Кор-чма это, а не храм, — бросил человек. — Тор­ги! Кто со мною? Мы им...

Несколько человек двинулись за ним.

— Будут воевать? — обеспокоено спросил мурза.

— Отступники, — возмутился Лотр. — Сказано — «не убей». Тысячник, прикажи, когда закончим, затво­рить врата и не выпускать из города мещан.

Так закончился самый постыдный торг с басурманами, какой когда-нибудь знала Земля Белой Руси. С тем, кто плюнул, с вождём осуждённого заслона, успело выйти, ради спасения совести и достоинства, не более трёхсот — четырёхсот человек, преимущественно без коней. Вышли на верную смерть.

К чести городенцев стоит сказать и то, что, после того как тысячник затворил врата, где-то человек около пятидесяти умудрились спуститься со стен и всё же убежать за ратью.

Глава XXX

САРАНЧА

...но в людях рыцарских, которых там множество погибло, большой убыток коро­на претерпела.

«Хроника Белой Руси»

СЛОВО ОТ ЛЕТОПИСЦА

«И вторглись, и ворвались татарове крымские в наши края, и случилось так, что не было им, упущением Божиим, преграды, и рассыпались они там и там. О войско вели­кое, много тысяч ездовых! О горе великое! Не надеялись на то, всегда с покорностью Бога великого о мире и спокойствии умоляя, в мире проживая.

И земля горела, и хаты, и людей в плен вели, и клейма на лоб ставили, как скоту.

И рассыпались татарове по земле нашей, как саранча, о ко­торой в Откровении святого Яна Богослова, Апокалипсисе тож, пророчено. Всё, будто у него, исполнилось. По облику даже: «По виду своему саранча была подобна коням, приготовленным на войну; и на головах у ней — как бы венцы, похожие на золотые, лица же её — как лица человеческие... На ней были брони, как бы брони железные, а шум от крыльев её — как стук от колесниц, когда множество коней бежит на войну». И исполнилось то, что: «В те дни люди будут искать смерти, но не найдут её; пожелают умереть, но смерть убежит от них».

Но ещё пострашнее было, нежели Апокалипсис. Ибо шли они, летели они, а вместе с ними летел зверь из бездны, наре­ченный слонь. Латиняне говорят — лефант, а наше — слонь. Та слонь толстомясая, поперёк себя толще, в высоту себя длиннее, ноги — словно деревья и толстые, как кадь, бесшёрстая, страховидная, большеголовая, горбоспинная, с задницей вислой, будто у медведя (без шерсти только), и походкой, как медведь, и вместо носа как словно хвост и два зуба, как у ве­пря, так и этак и вверх, и уши, словно одеяла, а в носу-хвосте — цепь побивающая.

Слишком зверообразная и ужасу подобная слонь!

Измяли они со слонью людей, и летели, и жгли. И убе­гали от них бедные и богатые, и церковные люди бросали всё и убегали.

Из всех рясофорных — изумление! — один дьякон Несвижской деревянной Софии, закрывающей свижскую знаменитую ярмарку, церкви деревянной не то по бедности, а по смирению своему, оказался человеком. Пытали. Пачкали мёдом и сажали на солнце, где мухи и осы. Душили между досками. Жгли. Щепки забивали под ногти. Но он, мучение смертное приняв от поганых, ни тайника казённого, ни входа в ходы подземные и пещеры, где прятались люди, не показал. И тогда привязали его к диким коням и пустили в поле.

А людей в пещерах сидело, может, тысяча. А имя того дьякона было Автроп».

Пылали деревни, пылали города. Рушились в огне деревянные башни крепостей. С гиканьем, под гул бубнов мчались всадники. Реяли бунчуки. Ужасаю­щим, страшным облаком стояла пыль. Рыдали вер­блюды и ослы.

Гнали на арканах полунагих людей, женщин с синяками на груди. Запрещали снимать с пленных лишь кресты. Так как один, когда сорвали с него, стащил крымчака с седла и ударил кандалами по голове, и тогда Марло­ра — хан — вспомнил завет и запретил. А ударившему вогнали в живот стрелу и бросили.

И всех метили. Подносили ко лбу клеймо, стучали по нему, и оставался на лбу кровавый татарский знак.

Грабили, луп тащили. С воплями мчались орды. А впереди них, болтая цепью, бежал боевой слон.

Пожары... Пожары... Пожары... Тянулись арбы и фуры с данью, тащились рабы.

А в городе городов продолжались богослужения, продолжались молебны. В Доминиканском костеле... В костёле францисканцев... В простой, белой изнутри, Коложе.

И одни у доминиканцев говорили:

— А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас.

А другие говорили в Коложе:

— Ибо Он повелевает солнцу своему восходить над злыми и добрыми... Недостойны те, кто деяниями своими подменяет волю его.

И летели в кровавом дыму всадники из Апокалипсиса.

Лишь через несколько дней получили они первый и последний отпор. Вырвались из кустарника на безграничную известняковую пустошь, покрытую редко пятна­ми, шуршащей травою, подняли копытами тучу едкой белой пыли и остановили коней, поражённые.

Далеко-далеко, белые на белом, появились растяну­тые в редкую цепь точки.

...Небольшое войско стояло на пути орды. Люди того, который тогда плюнул в храме. Их было очень мало, но лица, в предчувствии конца, были суровы.

Все пешие, в латах и кольчугах, с обычными и дву­ручными мечами в руках, с овальными щитами, в кото­рые были вписаны шестиконечные кресты, в белых пла­щах, они стояли на белёсой известняковой земле, под горячим последним солнцем. Белые на белом.

Весь окоём перед ними шевелился. И тогда кто-то за­пел древнюю «Богородицу». Страстным и грубым голосом:

Под твою милость...

Под твою милость прибегаем, Богородице Дево,

Молений наших не презри в скорбех,

И от бед избави нас,

Едина чистая и благословенная.

Печальные, прозрачные голоса подхватили её, по­несли:

На твердыню твою мы уповаем, Богородице Дево.

Плыл над ними, над пустошью страстный хорал. Словно на мечах, поднятых вверх. Тянулась по пустырю длинная цепь.

Впереди, сильно оторвавшись, шли военачальники в белых плащах.