Бус Таркинтон - Суета и смятение

— В чем там дело? — подсказала она, когда он прервался.

Биббз застенчиво взглянул на нее.

— Я хочу это сказать, но… но когда пытаюсь, как будто натыкаюсь на стену. Я…

— Продолжай. Говори как есть, — попросила она. — Ты не скажешь ничего такого, что может мне не понравиться.

— Сомневаюсь, что вам… тебе будет дело до моих слов, — ответил он, неловко поерзав в кресле и глядя себе под ноги — он определенно чувствовал себя не в своей тарелке. — Видишь ли, всю свою жизнь, до встречи с… тобой, если мне было необходимо что-то сказать, я это не говорил, а записывал. Говорить мне в новинку, и это… ну, ничего с этим не поделать: мне всегда казалось, что никакая у меня не жизнь. Я никогда никому не был нужен, у меня самого ничего не было, разве что беспорядочные размышления. Но теперь всё переменилось: я по-прежнему никому не нужен и даже не представляю, понадоблюсь ли когда-нибудь, но у меня самого появилось нечто ценное. Я познал красоту и счастье, и сейчас моя жизнь видится мне… то есть я рад, что я это пережил! Вот и всё; а подарила мне это ты, разрешив иногда бывать рядом, и вот у меня есть эти странные, прекрасные, счастливые мгновения!

Он ни разу не взглянул на нее, а когда договорил, излив всё, что было на душе, не поднял глаз, неловко устремленных вниз. Мэри молчала, но по тихому шороху ее платья он понял, что она вернулась в свое кресло. В доме царило безмолвие; в пустой старой комнате было настолько тихо, что скрип, раздавшийся из стены, показался резким и громким.

И всё же, когда Мэри наконец заговорила, ее было едва слышно.

— Если ты был… счастлив… дружить со мной… ты, наверное, захочешь… продолжения нашей дружбы.

— Да, — так же тихо ответил Биббз.

— Ты захочешь, чтобы мы дружили до конца наших дней, правда?

— Да, — выдавил он из себя.

— Но сейчас ты во всем мне признался, потому что полагаешь, что дружбе конец.

Он старательно избегал смотреть на нее.

— Ну, поденщик не может заявиться в своей робе…

— Нет, — неожиданно резко перебила она. — Ты сказал, что делаешь это, так как уверен, что цех убьет тебя.

— Нет же!

— Да, вот что ты имел в виду! — Она вскочила и подошла к нему. — Или считаешь, что опять попадешь в лечебницу. Не отрицай этого, Биббз. Вот видишь, как легко мне называть тебя по имени! Я твой друг, иначе это не было бы так просто. Если ты не скрывал ничего и говорил всё как есть — а это так, я точно знаю! — ты не вернешься в лечебницу. Цех не посмеет убить тебя. Ни за что!

Наконец Биббз поднял взгляд. Она стояла перед ним, прямая и высокая, прекрасная в своем порыве, ее глаза сверкали от слез.

— Если я тебе ДОРОГА, — воскликнула она, — тебе ничто не сможет навредить! Возвращайся на работу — но вечером приходи ко мне. Пусть машины лязгают по шестьдесят восемь раз в минуту, помни, что каждый раз, когда шум оглушает тебя, он приближает вечер и встречу со мной!

Биббз, пошатываясь, встал.

— Ты… — выдохнул он.

— Каждый вечер, милый Биббз!

Он онемел от изумления.

— КАЖДЫЙ вечер. Я буду ждать тебя. Они не посмеют опять сделать тебе больно! — Она протянула ему руку, и он сжал ее, сильную и теплую, своей дрожащей ладонью. — Если бы было можно, я бы пошла вместе с тобой скармливать куски цинка машине, — продолжила она. — Но я весь день буду думать о тебе. Не забывай, рядом с тобой друг. А когда работа будет сделана… не послужит ли вечер наградой за день?

Она будто светилась, и его ослепило сияние ее доброты. Но он лишь прохрипел в ответ:

— Думать, что ты там… со мной… стоишь около старого пожирателя цинка…

И они рассмеялись, обменявшись взглядами, и наконец Биббз понял, что значит не быть одиноким в этом мире. У него появился друг.

Несколько минут спустя Биббз вернулся в Новый дом и обнаружил, что отец в одиночестве сидит у камина в библиотеке. Он сразу прошел к нему:

— Я вылечился, отец, — сообщил он. — Когда мне возвращаться в цех? Я готов.

Безутешный и мрачный старик не выразил никакой радости.

— Я засиделся здесь, чтобы дать тебе последний шанс сказать что-то подобное. По моими подсчетам, для этого самое время! Мне просто захотелось узнать, хватит ли у тебя мужества не заставлять тащить тебя туда за шкирку. Вчера вечером я решил, что дам тебе еще только один день. Ладно, ты успел раньше — почти в последний момент! Неплохо. Начинаешь завтра. Как раз первое число. Сумеешь встать вовремя?

— В шесть, — тут же ответил Биббз. — И я хотел сказать… что иду туда «с легким сердцем». Как вы говорили: пойду, и мне понравится!

— Это ТВОЕ дело! — проворчал отец. — Тебя вновь определят на станок для цинковых лент. Будешь получать девять долларов в неделю.

— Больше, чем заслуживаю, — весело откликнулся Биббз. — Кстати, когда я писал ту чепуху о «Мидасе», я писал не про ВАС. Я имел в виду…

— Да какая, к чертям, разница, кого ты имел в виду!

— Просто подумал, что вам надо знать. Спокойной ночи, отец.

— Спокойной!

Шаги Биббза, поднимающегося на второй этаж, стихли, и дом погрузился в безмолвие. Какое-то время Шеридан сидел, сердито глядя на пламя, вдруг на лестнице зашаркали тапочки, и в дверях появилась миссис Шеридан. Ее помятое лицо и неразбериха в одежде говорили, что она долго и безуспешно пыталась заснуть на одном боку, но затем встала проверить, не вломились ли в дом воры.

— Папочка! — сонно воскликнула она. — Ты что не в постели? Наверно, одиннадцать уже пробило!

Зевнув, женщина уселась рядом с мужем и протянула руки к огню.

— Что стряслось? — спросила она. Тревога в ее голосе вяло боролась с сонливостью. — Я видела, за ужином тебе было не по себе. Тебя что-то грызет, и это не то, что Джима больше нет с нами. Что печалит тебя, папочка?

— Ничего.

Она чуть ухмыльнулась.

— МНЕ-то не рассказывай! Ты ведь здесь Биббза поджидал?

— Завтра утром он идет работать в цех, — сказал Шеридан.

— Туда же, куда и раньше?

— ИМЕННО!

— Сколько… сколько ты там его продержишь, папочка? — робко спросила она.

— Пока до него НЕ ДОЙДЕТ! — Несчастный отец хлопком сложил ладони вместе, встал и принялся ходить по комнате, как привык во время разговоров. — Он вернется к станку, который так и не сумел освоить за те полгода, что проработал на нем, и не уйдет, пока не НАУЧИТСЯ с ним обращаться! Думаешь, этот балда хоть раз спросил себя, ЗАЧЕМ мне это надо? Нет! А сам я ему не скажу! Когда он начал работать, я приказал поставить его на самую простую операцию в цеху — и он на ней застрял! Ну как он управится с целым предприятием, если не может освоить простейший автомат? Я послал его туда, чтобы научить РАБОТАТЬ. И что вышло? Ему не ПОНРАВИЛОСЬ! Да он с малых лет, как осёл, упорствовал в нежелании мне подчиняться. Уж не знаю, по какой причине он так поступал, но это надо из него выбить. Сейчас труд сложнее, чем в нашей молодости. Если не брать в расчет профсоюзы, то дело обстоит так: ты сможешь руководить рабочими, только если сам побывал на их месте. Вот мне и хотелось, чтобы Биббз изучил людей и дело, а ОН застрял на первом же задании! Так-то, и эта его пробуксовка длится уже почти три года. Если он сломается опять, я опущу руки! Правда, иногда мне кажется, что еще немного, и я тоже сломаюсь!