Бус Таркинтон - Суета и смятение

Почти все без разбора почитали служение высшей жизненной ценностью, за исключением важных, но кратковременных эпизодов, связанных с тяжелыми болезнями супруги или ребенка. Для «расслабления» некоторые служители прибегали к гольфу; кое-кто рыбачил; были и те, что посещали «представления» — смесь из ребяческого и негроидного юмора, чулок и оглушительной музыки; кто-то временами уходил в загул, кто-то путешествовал, кто-то играл в карты, а иные не делали ничего. Верховные жрецы бдительно следили, чтобы «расслабление» не влияло на службу. Стоило человеку отвлечься на что-то помимо трудов, как он тут же оказывался под наблюдением; его кредит доверия снижался, что было подобно смерти. Рвение старых служителей не уступало рвению молодых; миллион стремился расти не меньше, чем тысяча; все гнули спины, что в семьдесят, что в семнадцать. Каждый боролся за выживание, и больше всех старались старые жрецы — самые осторожные, самые ловкие, самые опасные. Биббз быстро научился остерегаться их: держи ухо востро и опасайся паучьих тенёт!

Вокруг самого храма толпились мошенники, и воры, и жулики, и живоглоты, негодяи хитрые и негодяи наглые, но Биббз, однажды столкнувшись с ними, перестал их остерегаться, увидев их слабину, к тому же у него имелся неплохой проводник. Иногда, как он узнал, эти типы бывали полезны; многие из них выступали посредниками там, где бизнес соприкасался с политикой. Биббз также усвоил, что пивоварни, транспортные компании, банки и иные предприятия сражаются друг с другом за политический контроль над городом. Он обнаружил, что пресса растеряла былое влияние на общество; люди знающие смотрели на нее с ехидной ухмылкой, не сомневаясь, что журналисты, как адвокаты, либо охотно продаются, либо являются глашатаями личных амбиций собственников газет. Власть над городом принадлежала не им, а тем, кто легко наделял толпы чернокожих деньгами на выпивку и не скупился на другие дары. Прибыль распределялась по возможности честно среди многих, если только они оказывались полезны победившей стороне. Отдельные деятели и организации получали многочисленные награды, но ожидалось, что они еще не раз проявят себя во славу города, и, конечно, некоторые из них честно и преданно работали во имя общественных благ.

Биббз никогда доселе не интересовался ничем подобным. И эти простые истины, столь привычные всякому, поначалу огорошили его, и вдруг, на миг позабыв, что с литературой покончено, он представил, какой памфлет мог бы выйти из-под его пера, если бы он знал обо всем раньше и собрался лишь описать происходящее! Однако больше всего его поражал ярый и искренний патриотизм. Он слышал лозунги отовсюду, они просачивались изо всех щелей; школьник-первоклашка усваивал их мгновенно, даже если его родители только-только прибыли из Венгрии и по-английски он мог пробормотать пару-тройку слов. На каждом углу люди кричали о власти, размере, богатстве и росте города. Они твердили, что здесь живет лучший, отборнейший, сильнейший, Величайший народ на земле. Для них не существовало авторитетов — да они и не были им нужны: народ славил сам себя. А если бы кто-то посмел поставить под сомнение его величие или намекнул, что есть что-то, в чем горожане не превосходят других или даже уступают им, то никто не стал бы тратить время, проверяя правоту критика: они бы накинулись на него, и затравили, и прокляли, потому что обладали чувствительной натурой. Итак, Биббз, изучив их повадки и приспособившись к ним, принялся внимать гласу народному и служить Величию и Величине заодно со всеми. Ибо глас народа — глас Божий.

Шеридан отвел комнату по соседству с собой под кабинет сына, и дверь между ними всегда оставалась открытой: это отец настоял на такой задушевности. Как-то февральским утром, когда Биббз был один, Шеридан вошел к нему с листками напечатанных на машинке документов.

— Биббз, — сказал он, — вот не хотел я так часто с тобой ругаться, потому что каждый раз мне приходится жалеть об этом, но, ради бога, объясни, зачем ты накупил этой железной рухляди?

Биббз выпрямился.

— Потому что цена ей тысяча сто пятьдесят пять долларов. Всего лишь только.

— Ладно, но она и тысячи ста пятидесяти пяти центов не стоит. Сам разве не знаешь? Не понимаю, зачем ты это затеял. Совершенно дохлый номер!

— Однажды всё это будет иметь цену.

— Точно?

— Не так уж это всё и дохло… раз мы вступили в игру, — хладнокровно произнес Биббз.

— Вот оно как! — Шеридан поразмышлял и добавил: — У кого ты это купил?

— У агента… у Фэнсмита.

— Ну, его, должно быть, какие-нибудь несчастные простофили слезно умоляли избавить их от этого барахла. Не знаешь, кто бывший владелец?

— Знаю.

— И не говоришь? Как так? Почему?

— Всё это принадлежало мистеру Вертризу, — кратко ответил Биббз, вновь склоняясь над столом.

— Ага! — Шеридан взглянул на худое лицо сына. — Извини, дело твое. — И направился в свой кабинет. Но вдруг оглянулся.

— Надеюсь, ты сегодня сможешь пообедать без меня, — сказал он, натягивая пальто, — потому что я поеду домой и покажу ЭТО мамочке. — Он, будто извиняясь, посмотрел на свою правую руку, появившуюся из рукава. Этим утром с нее наконец сняли бинты, открыв три пальца: указательный и средний пришлось ампутировать. — Ох уж она и раскудахчется, но лучше испортить обед, чем ужин. Вернусь около двух.

Но ему удалось так точно рассчитать время прибытия в Новый дом, что обед миссис Шеридан прошел спокойно. Когда он переступил порог столовой, жена как раз вставала после одинокой трапезы. Шеридан снял пальто в холле и держал руки в карманах брюк.

— Что случилось, папочка? — быстро спросила она. — Что-то не так? Ты не заболел?

— Я-то? — Он хохотнул. — Я — и ЗАБОЛЕЛ?

— Ты обедал?

— Пока не хотелось. Хотя налей-ка мне чашечку кофе.

Она позвонила в колокольчик и приказала Джорджу сварить кофе, а когда тот ушел, проворчала:

— Так и знала, что что-то произошло.

— Ничего подобного, — добродушно ответил Шеридан, усаживаясь во главе стола. — Просто подумалось, что неплохо бы нам переговорить кое о чем. Есть тут дельце, скорее женское, а не мужское.

— О чем это ты?

— Ну, старина доктор Гурней нынче утром заглянул ко мне в контору…

— Руку осматривал? И что говорит?

— Всё хорошо. Пришел, с Биббзом чуток поболтал…

Миссис Шеридан недоверчиво кивнула.

— Полагаю, он с тобой тоже поговорил. Так и ЗНАЛА, что с Биббзом…

— Мамочка, придержи лошадей! Я попросил его просто взглянуть на Биббза, ПРЕЖДЕ чем с ним что-то случится. Ты же не думаешь, что я с БИББЗОМ начну пытать судьбу? А потом я закрыл дверь и поговорил со стариной Гурнеем с глазу на глаз. С ним воистину тяжко; это же он мне все уши прожужжал, что как только Биббз проснется, он нам всем покажет. На минуту мне померещилось, что Гурнею от меня что-то надо: он вдруг принялся меня улещивать! «У Биббза наверняка деловое чутье, — говорит, — он же ВАШ сын, — говорит. — Наследственность это не шутки; ХОЧЕТ он или нет, а успех у него в кармане, раз уж вам удалось вовлечь его в дело. Это у него в крови. Да, сэр, — говорит, — тут и УМА особого не надо, — говорит, — хватит, — говорит, — и трети мозга, чтоб дело делать, но мозг должен быть НЕОБЫЧНЫМ, — говорит, — если хочешь миллионы заработать. Ну, — говорит, — это если толчок нужный дали. А если толчка не было, то, конечно, тут без удачи И правильных мозгов не обойтись. Тут другое удивляет, — говорит, — откуда у Биббза ИНОЙ талант — тот, что вы ему запретили использовать и выкинули на помойку».