Ахмед аль-Шидийяк - Шаг за шагом вслед за ал-Фарйаком

Здесь следует напомнить о том, что христиане, уроженцы стран ислама, следуют мусульманским обычаям и нравам. Они не уступают мусульманам красноречием, вежливостью, красотой, сообразительностью, остроумием и чистоплотностью. При этом они активнее мусульман в путешествиях, торговле, ремеслах и более выносливы на тяжелых работах. Потому что мусульмане нетребовательны и готовы довольствоваться малым. А христиане очень жадны до просторных домов, породистых лошадей, драгоценностей и других богатств. Если ты в Каире войдешь в дом богатого христианина, то увидишь в нем множество слуг и служанок, штук двадцать самых дорогих курительных трубок и почти столько же наргиле, три комнаты, стены которых обтянуты великолепной тканью, серебряную посуду, высокие и низкие диваны, роскошную одежду и много всего другого. Но ты не найдешь у него ни одной книги. А если хочешь что-то купить, то у купца-мусульманина ты купишь это на четверть дешевле, нежели у христианина. Правда, подобная алчность свойственна большей частью христианам-иностранцам. Копты же похожи на мусульман, и мало кто из них занимается торговлей.

Египетское государство находилось в то время в высшей точке своего подъема, в зените величия, славы и гордости. И те, кто добросовестно служил ему, щедро, как ни в одном другом государстве, вознаграждались деньгами и натурой: дорогими платьями, фуражом и тому подобным. Правитель Египта, вали {147}, назначал таких людей, мусульман и христиан — но не евреев — на высокие должности и жаловал их почетными знаками отличия. (В Тунисе поступают иначе: там почет оказывают всем без исключения.) При высоких доходах купцов и ремесленников и щедрых пожалованиях служащим жизнь в Египте была очень дешевой, поэтому люди, и знатные и простолюдины, охотно и работали, и предавались удовольствиям. В садах было полно гуляющих и пирующих, в кофейнях собирались компании друзей, а с многочисленных свадеб повсюду разносились звуки музыки и пения. Мужчины разодеты в шелк и парчу, женщины увешаны драгоценностями. На лошадях, мулах и ослах шелковые изукрашенные седла.

Но наш друг ал-Фарйак, едва вступив на эту счастливую землю, покинул ее, так как положение его изменилось. Возвратимся же, читатель, к рассказу о его высвобождении из лап торговцев вразнос. Я оставил его как раз в тот момент, когда он собирался это сделать.

Мы, то есть я и компания друзей нашего героя, покинули ал-Фарйака, когда он пытался скинуть со своей спины суму торговца вразнос. Теперь я — но не другие — узнал, что ал-Фарйак не спал целую ночь, размышляя над тем, что, как он мог убедиться, профессия его ненадежна, а положение тревожно, и он должен что-то предпринять. Утром он вышел из своей «музыкальной» каморки, и отправился бродить по рынкам. На каждом шагу пожимал плечами и говорил себе: Я покончу с этим грузом, я его сброшу, я его скину, я от него отделаюсь. Он оттянул мне спину, натер ее и изранил. Что я, ишак? Вот несчастье! Один проницательный житель Каира, увидев, как он ежится, подумал: Наверняка, у него что-то не в порядке. Подошел к ал-Фарйаку и ласково с ним заговорил, выведал у него его тайну и узнал причину его метаний. После чего сказал ему: «Не переживай! Египет, да сохранит его Аллах, кладезь доброты и благодати. Но чтобы заполучить их, нужно двигаться». Ал-Фарйак спросил: «Быстрее, чем я двигаюсь сейчас?» Тот ответил: «Дело не в этом. Умеешь ли ты слушать и внимать, мыслить и действовать?» Ал-Фарйак сказал «Да». Тогда слушай, что я тебе скажу:

— В Каире есть один выдающийся поэт из христиан. Его почитают и уважают все знатные люди.

— Это еще не доказывает, что он поэт. В твоих словах скрыто противоречие. Как ты его разрешишь?

— Никакого противоречия нет, он поэт по своей натуре, а не по роду занятий. Разница между поэтами та, что поэт по роду занятий зарабатывает стихами, прославляя одного, клевеща на другого и получая за это подачки. А истинный поэт слагает стихи по внутреннему побуждению, не кривя душой и не ожидая награды.

— Разница не в этом, как сказал ал-Амиди {148}.

— Оставь в покое ал-Амиди и слушай меня.

— Слушаю. И что же ты посоветуешь?

— Советую тебе написать письмо этому мудрому человеку и попросить его о встрече. Если он согласится, поведай ему о своих трудностях и попроси помочь тебе. Он непременно откликнется, так как он человек благородный и к тому же чувствителен к похвалам, а особенно любит беседовать с людьми образованными и оказывать им содействие. Слегка польсти ему в разговоре, и я уверен, твои надежды не будут обмануты.

Ал-Фарйак поблагодарил собеседника за совет и вернулся домой утешенным, с легким сердцем. Когда наступил вечер, он взял калам и лист бумаги и написал следующее:

«Я шлю привет, напоенный ароматами небес, подобный ореолу вокруг полной луны, легкому золотистому вину, целебному напитку, утоляющему боль, благодатному дождю, от которого даже осенью распускаются на деревьях листья и расцветают в садах цветы, нежному ветерку, без музыканта извлекающему звуки из струн лютни, мелодии, красота которой заменит компании друзей все инструменты и усладит слух, разгладит зазубрины на старой сабле и придаст ей остроту. Привет мой можно сравнить с цветниками и садами, с фонтанами и ручьями, с амулетами и талисманами, оберегающими и исцеляющими. Записанный на могильном камне, он унял бы слезы матери, потерявшей ребенка. Он мог бы служить поясом на талии стройной девушки и лекарством, если поднести его к носу простуженного. Если привязать его к ноге хромого, тот обогнал бы всех бегущих, а если к языку немого, тот стал бы оратором. Если вложить его в ладонь скупого, тот раздарил бы все свое серебро и золото. Положенный в соленую воду, он превратил бы ее в пресную. На удобренном им песке вырос бы базилик.

Я посылаю свои самые пламенные, самые душевные, самые искренние, самые высокие приветствия, которые слаще нектара, целительнее всякого лекарства, дороже золота, чище ключевой воды, приятней сердцу, чем любовное свидание, заманчивее для души, чем любовь красавицы, ярче света утренней зари, благоуханнее цветущей розы, ароматнее выдержанного вина, драгоценней алмаза, милее поэту ал-Бусти {149}изящного созвучия, Абу-л-‘Атахийи — его благочестивых стихов {150}, Абу Нувасу {151} — его винной поэзии, ал-Фараздаку {152} — самовосхваления, ал-Джариру — его газелей {153}, Абу Таммаму {154} — его мудрости, а ал-Мутанабби {155} — его красноречия. Я посылаю мои приветствия Уважаемому господину, прибежищу страждущих, источнику для жаждущих, помощнику ищущих, защитнику обиженных, да продлит Господь его счастливые дни и да увековечит славу его.

И далее: Господин мой, я приехал в эту страну с тяжелой сумой, которая оттянула мне спину и силы мои истощила. Я не встретил никого, кто хоть немного облегчил бы ее, а сам я не вижу способа, как скинуть с себя эту ношу. И вот один твой знакомый указал мне путь к твоему дому и осведомил меня, что лишь твоя рука может вывести меня из этого тупика. Дозволишь ли ты мне посетить твой гостеприимный дом и рассказать тебе о моих горестях и бедах? Тебе, кто всегда готов прийти на помощь беззащитному и содействовать ему в осуществлении его надежд. Ты заслужишь этим мою вечную признательность, благодарность и благословения. Ведь ты мое последнее прибежище, и я знаю, что, если ты откликнешься на мою просьбу, то движимый лишь благородством и милосердием. Мир тебе!».