Фаддей Булгарин - Воспоминания. Мемуарные очерки. Том 2

Неизвестно нам, знает ли Русь, что в письменности есть инструмент, вроде дагерротипа [564], посредством которого можно производить многие томы, независимо от науки, размышления и убеждения. Положите на стол несколько стоп бумаги и, например, «Историю государства Российского», соч. Н. М. Карамзина; наведите инструмент на эту «Историю», и на бумаге выльется «История русского народа» [565], наоборот или превратно, как в дагерротипной живописи [566]. Черты будут те же, но наоборот, т. е. если подлинник смотрел вправо, то сколок смотрит влево, где в подлиннике бело, там в сколке черно, и т. д. Наведя этот инструмент на сочинение Шмитта (Friederich von Smitt) «Suworow’s Leben und Heerzüge» [567]и на русскую книгу «Победы князя италийского, графа А. В. Суворова-Рымникского», и проч. (Москва, 1818 года) [568], вы произведете «Историю Суворова» [569]; устремив инструмент на Голикова «Деяния Петра Великого», на сочинение г. Бантыша-Каменского «Жизнеописания российских фельдмаршалов» и изданную братьями Заикиными книгу «Жизнь русских генералов» [570], вы будете иметь «Историю Петра Великого», «Русские полководцы» [571]и проч. и проч. Даже устремив его на красивые тетрадочки под заглавием «Картинки русских нравов» [572], произведете «Были и небылицы, или Свет и люди, под редакциею Ивана Балакирева» (Н. Полевой) [573]. Все будет то же, да не так, т. е. черты и порядок будут те же, но белое будет черным, а черное белым. Инструмент этот, с переменою нескольких оптических снарядов, можно употребить и для сколков созданий воображения. Например, из характера Карла Моора [574]можно вылить для сцены Ермака [575]; из «Коварства и любви» Шиллера русскую «Смерть или честь» [576]; из польской пьесы «Милость государева» [577]и повести г. де Местра [578]«Парашу Сибирячку» [579], из романов Вальтер-Скотта и Августа Лафонтена вообще романы и повести, и т. д.

С этим инструментом все равно, писать ли историю, издавать ли журнал или составлять драмы: тут нужны только искусство и ловкость, и вы без всякого внутреннего убеждения можете переменить мнение и образ воззрения на вещи и дела. Например, вы сегодня редактор «Сына Отечества», следовательно, можете порицать сколько угодно «Библиотеку для чтения», а завтра, определившись в сотрудники «Библиотеки для чтения», можете смело порицать прежних товарищей своих по изданию «Сына Отечества», и т. д. Инструмент этот, вровень к дагерротипу , мы называем полевотипом .

Г. Полевой в «Московском телеграфе» порицал все и всех и хвалил только себя и своих сотрудников. Это доказывалось в «Северной пчеле» в продолжение времени, когда издавался «Телеграф». Переселясь в Петербург, г. Полевой был попеременно сотрудником «Библиот[еки] для чтения», редактором «Сына Отечества», «Русского вестника», «Листка для светских людей» и потом сотрудником «Северной пчелы» [580]. «Сын Отечества», «Русский вестник»… что о них сказать!.. Mortui, sed non sepulti sunt (т. е. «Умерли, но не погребены») [581]. Литературные листки перешли было в другую редакцию, расцвели и снова завяли. Сперва «Библиотека для чтения», а потом и «Северная пчела» откланялись очень вежливо почтенному своему сотруднику, и вот г. Полевой определился в сотрудники к г. Краевскому (одному из всех журналистов, которому он до сих пор не сотрудничал) и, как мы видели в объявлении, взялся редакторствовать в «Литературной газете». Чем это кончится, не предсказываем, хотя математически, по данным , и можно было бы вывести заключение. Если «Литературная газета» не занимательна (что доказывается неуспехом ее), зато уж судьба «Литературной газеты» по крайней мере столько же занимательна, как «Парижские тайны» и «Вечный жид» Евгения Сю! В который раз «Литер[атурная] газета» переменяет своего редактора, свой формат и свое направление? По пальцам не сосчитаешь. Теперь г. Полевой взялся поднять газету, так, как он брался поднять журналы «Сын Отечества» и «Русский вестник»… Поднять , легко сказать, да ведь надобна сила! Силы не видим, а сметка есть. Надобно обратить на газету внимание публики. Чем же? Г. Полевой знает дело. В 3‐м нумере «Литер[атурной] газеты», в 4‐м листе, на стр. 25‐й, он пишет: «Не говорим (должно читать: говорим) о критикантах, у которых одна обязанность: отделать книгу порядком, и своя публика, которая в восторге, если любимец ее отвалял кого-нибудь – браво! и делу конец». В силу этого мудрого правила надобно было, при желании поднять газету, отделать и отвалять (выражения г-на Полевого) что-нибудь такое, что обращает на себя общее внимание, чтоб внимание это отразилось на газету. Не прикидываясь излишне застенчивыми, мы, скромные «Воспоминания» Ф. Б., должны сказать, что нам посчастливилось обратить на себя внимание публики, и вот нас отделал и отвалял г. Полевой. Ведь иначе нельзя: г. Полевой, будучи сотрудником «Сев[ерной] пчелы», помещал же в ней критики противу изданий г-на Краевского, так будучи теперь его сотрудником, обязан критиковать Ф. Булгарина. Г. Полевой знает хорошо, как и где должно действовать, и не нам учить его.

И вот в третьем нумере «Литер[атурной] газеты» напечатана критика на «Воспоминания Ф. Булгарина», критика, которой дух, тон и направление ясно обнаруживают те чувства, какие питал и питает к Ф. В. писатель, который «знает Русь и которого Русь знает». В приступе к критике г. Полевой говорит: «Главное не в том, что потребны знание дела (т. е. при критике), осмотрительность и беспристрастие», и на этом правиле основал свою критику. Г-н Полевой, автор драмы: «Русский человек добро помнит» [582], оказал, мало сказать, услугу, нет, он оказал благодеяние Ф. Булгарину, написав на его «Воспоминания» критику, в которой все обвинения несправедливыи в которой видна ясно, как бревно на дороге, побудительная причина к восстанию противу Ф. Булгарина. Вот и доказательства.

1. Г-н Полевой говорит, что император Павел Петрович не отозвал Суворова из Италии и не приказывал русскому войску, составлявшему корпус генерала Германа, воротиться в Россию, но что Суворов по разбитии Корсакова сам должен был оставить Швейцарию. Кто только знает порядок дел , тот не усомнится, что Суворов не мог возвратиться в Россию , не будучи отозван . Война имеет свои случайности, и даже по разбитии Корсакова Суворов мог бы продолжить войну и войти вторично в Италию, в соединении с австрийцами, если б император Павел не прекратил военных действий. В «Воспоминаниях» сказано об Италии , потому что военные действия русских в Италии и в Швейцарии известны в военной истории под названием Итальянской кампании Суворова . Корпус Германа также был отозван . В военном и дипломатическом языке есть выражения, которых знающий человек не может заменять драматическими фразами.