Фаддей Булгарин - Воспоминания. Мемуарные очерки. Том 2

Впрочем, обо всем, что мы здесь мимоходом заметили, о слоге Карамзина, о темпераментах, о деловых людях, о современной драме, о современном обществе и о многом другом, мы спорить не станем и даже не назовем всего этого погрешностями в «Воспоминаниях» Ф. В. Булгарина. Так он думает, так ему кажется. Вольному воля! Но мы не можем пропустить без замечания, что оба тома «Воспоминаний» обилуют – как бы здесь выразиться? – неправдами не неправдами, а ошибками, обмолвками, омылками , как говорят поляки [551], словом, чем-то таким, чего истиной назвать нельзя. И тем строже надобно здесь быть, что автор наперед говорит читателям: «Мои почтенные читатели! верьте мне, что все сказанное в моих воспоминаниях сущая истина . Пусть современники уличат меня во лжи. Где нельзя сказать правды , там я молчу , а не лгу . Вообще в моих “Воспоминаниях” нет ничего выдуманного мною, все здесь справедливо . Я должен пропускать многое, но не обязан прибавлять или искажать истину». Прекрасно, благородно, иначе нельзя, никто и не «обязывает» автора «прибавлять» или «искажать истину», но вот задача: « Ошибиться я мог в числах, в именах, в порядке происшествий, потому что пишу не из книг , но из памяти , но в существе все правда ». Здесь трудно положить математическое разделение между ошибкою и неправдою . Что такое ошибка , если не неправда ? И если меня уличают в неправде , могу ли я оправдаться тем, что это не «неправда», а ошибка ? Дело темное! Вы пишете не из книг, а «из памяти», но, слушая вас, мы вправе сказать: «Говорите, да оглядывайтесь». Память наша слаба, и для чего не заглянуть вам иногда в книгу? Если мы находим такие ошибки, которых простить не можем, в том, что мы знаем , плохое вам извинение, что вы «пишете из памяти»! И кто же нам поручится после того, что в рассказах ваших о том, чего мы не видали и не знаем , нет также – положим, ошибок , чтобы не спорить в словах? Оставя все дальнейшие изъяснения, обращаемся к делу и попросим Ф. В. растолковать нам, например, следующее.

«Император Павел Петрович отозвал Суворова из Италии и генерала Германа из Голландии» (стр. 201). Когда же это было? Известно, что Суворова из Италии не отзывали. Ему велено было идти в Швейцарию и, видя разбитие Корсакова под Цюрихом, он принужден был поневоле оставить Швейцарию. Еще менее могли отзывать Германа, когда он был разбит и в плену! Император Павел не только не думал отзывать войск из Голландии, но, боясь за дарования Германа, послал туда лучшего генерала своего после Суворова, М. Л. Голенищева-Кутузова.

«Император Александр, в угодность первому консулу, отозвал Колычева из Парижа, на гордость которого ( гордость Парижа? ) он жаловался» (стр. 203). Ф. В. приписывает Колычеву событие с графом Марковым, действительно отозванным за горделивое обращение с Наполеоном, в 1803 году. Колычева просто сменил Марков в звании посла в 1801 году.

На стр. 217 находим, что после Пресбургского мира « император германский лишился прежнего титула и стал называться императором австрийским ». Он никогда и не назывался «императором германским», а если речь о титуле «римского императора», то отречение от сего титула последовало не по Пресбургскому трактату, но через полгода потом, августа 6 1806 года, при учреждении Рейнского союза. Пресбургский трактат подписан 20 декабря 1805 года.

«Блистательные победы Фридриха Великого, успехи над русскими при Кунерсдорфе и Цорндорфе» (стр. 221). Помилуйте, Ф. В.! Да если уж и Цорндорфскую битву включать в числу Фридриховых побед, позвольте вам напомнить, что никогда Фридрих не был так страшно разбит, как во Франкфуртской, или Кунерсдорфской битве! Странная будет ошибка памяти, если назвать Полтавскую битву победою Карла XII, а ведь это одно и то же, что Кунерсдорф назвать победою Фридриха!

«Фридрих Великий изобрел конную артиллерию » (стр. 154). Извините! Не бывши военными людьми, мы знаем, и как же вам, военному человеку, не знать, что конная артиллерия есть наше, русское изобретение, которое перенял у нас Фридрих!

Но удивление наше было неизъяснимо, когда на стр. 232–233 читали мы следующее: « Пущено в свет (в 1806 г.) род объявления, без подписи, для воспламенения народа противу нарушителя общего спокойствия Наполеона Бонапарте… Этот современный акт чрезвычайно любопытен и редок . Я удержал в памяти несколько выражений . Начинался он сими словами: “Неистовый враг, Наполеон Бонапарте, уподобишася Сатане… ” Представив его (Наполеона) каким-то Картушем , объявляли, что он идет на Россию , и приглашали ополчиться за дом Пресвятыя Богородицы и за царя православного… » Начать с того, что в начале этого акта было сказано, от кого именно издается он. Далее, этот акт не только не редок, и особливо не чрезвычайно редок , но напечатан в «Собрании законов Российской империи», том XXIX, № 22, 394, стр. 928–930. Картушем в нем Наполеона не представляли, а изображали его гордым завоевателем и нарушителем мира, и сражаться «за дом Богородицы» в нем не приглашали.

Уж читал ли полно его Ф. В.? Здесь всего страннее, что Ф. В. удержал в памяти выражение , будто Наполеон «уподобишася Сатане», а этих слов там не было и нет ! Как же они удержались в памяти Ф. В.? Вот что значит – «писать из памяти!». Припомнить то, чего вовсе не бывало!

Не знаем, злодейка ли память или что другое виновато, но мы находим в «Воспоминаниях» даже целые ряды событий, представленные превратно и с такими неточностями или неправдами – виноваты, ошибками , что, читая их, не понимаете, как мог допустить их автор. И пусть бы о старине шла речь, а то говорится о том, что делалось почти в глазах автора или рассказывалось ему самими действователями! Говорим не о таких делах, где хотя истина и видна, но можно понимать ее иначе и спорить. Так Ф. В., говоря о Питте и оспоривая, что не личная ненависть к Наполеону и не глубокая политика эгоизма, думавшая только о величии Англии и постигнувшая, что его можно основать только на падении Наполеона и Франции, утверждает, что какое-то аркадское желание [552]«утвердить во Франции миролюбивое правительство » руководило Питта. Что тут сказать? Пожалеть, что Ф. В. несправедливо (что легко можно доказать) обвиняет при сем случае Биньона, но убедить его в несправедливости его слов невозможно. Он скажет: «Все так, но я знаю , что Питт иначе думал!» Тогда останется поклониться и сказать: «Может быть, потому что Питта лично мы не знали, и он нам своих мыслей не сказывал!» Нет! в «Воспоминаниях» Ф. В. найдем мы многие места, где он говорит, чего вовсе не бывало, когда истина вполне известна и открыта всем и каждому – указываем для примера на его описание Прусской войны 1806 года: это ряд ошибок, в историческом и военном отношении, ошибок непростительных! Ф. В. говорит, что он рассказывает то, что слышал от маршала Сюше и «одного из лучших прусских офицеров, любимца Блюхерова, майора Коломба». Может быть! Если очевидный свидетель иногда «цветит, украшает, даже иногда творит, не боясь обличения, и скажет нам: я так видел, так слышал – критика безмолвствует», по словам Карамзина [553], но могли ль Сюше и Коломб рассказывать Ф. В. следующее: