Фаддей Булгарин - Воспоминания. Мемуарные очерки. Том 2

Почтенный Николай Алексеевич.

Пишу к Вам без всякого гнева, хладнокровно, как будто ничего не бывало, – пишу для того, что почитаю это нужным, как и не нравящееся Вам предисловие в моих «Воспоминаниях».

Итак, скажу Вам: лучше бы Вы попросту разругали мою книгу – тогда бы, по крайней мере, не были бы виноваты пред Вашею совестью. Зачем эти nicht bestim[m]t sagen [537]? Я не Суворов, а больше его гнушаюсь нихтбештимтзагерством [538]! Или кулаком в морду, или братский поцелуй – а зачем это плеванье пятясь назад ! Что Вам считать мои годы, как у бракованной лошади, – зачем Вам выставлять на сцену мое полячество, мое наполеонство, не сказав ни слова: хороша или дурна книга – принес ли я пользу русской литературе в 25 лет! Разве это библиография и критика? Вспомните, с каким теплым чувством я говорил о Вас, когда Вы создали свою аутобиографию – я поставил Вас наряду с Ломоносовым [539]– я говорил как человек – без нихтбештимтзагерства!

Говоря о книге – Вы указали только на то, что Вам не нравится – на предисловие! Честь имею уведомить, что и «Воспоминания» писаны для предисловия , а не предисловие – для «Воспоминаний», и что на чужих языках предисловие выйдет в 12 печатных листов – с именами [540].

Великий Вы грешник, почтенный Николай Алексеевич, и да простит Вас Бог! Будьте уверенны, что я не трону Вас в «Пчеле», ни Вас, ни «Лит[ературной] газеты», тем паче, что мне сказывали, якобы Краевский просматривает Ваши писания! До этого бы я не дожил – имея [слово нрзб] и Неву под боком!

Я даже не читал сам «Литер[атурной] газеты» – принесли друзья и показали, примолвив: «Esse homo!» [541]О матушка Рассея! Ты изобрела чудную и характеристическую пословицу: водись, а камень за пазухой держи! – Написать бы в гербе России!

Ваш [нрзб; старый друг?] Ф. Булгарин

4 дек[абря] [542]1846

Прочитав теперь две части «Воспоминаний» Ф. В. Булгарина, мы скажем, что давно не читали русской книги, которая в исторической раме, описывая действительность, была бы при том так занимательна подробностями, как вымышленный роман. Прибавьте, что в то же время видите здесь живую, яркую, подвижную картину нравов, и в лицах галерею современников больше нежели за полвека, ибо, не довольствуясь тем, что видел сам, автор рассказывает и то, что слышал от других. Можно вообразить себе, как будет любопытна книга, если автор проведет нас таким образом по всем изменениям своей бурной, деятельной, разнообразной жизни! Не знаем, сколькими томами ограничатся воспоминания Ф. В. Булгарина, а вероятно, томов будет немало, и тем лучше! Нетерпеливо ждем их, ибо, вероятно, интерес рассказа будет возрастать по мере того, как автор будет знакомить нас с дальнейшими подробностями жизни своей. В двух вышедших томах он доводит рассказ только до выпуска своего из кадетского корпуса в октябре 1806 года и выступления своего в поход в рядах русской гвардии в феврале 1807 года. Он изображает нам картину быта польских дворян в конце прошедшего столетия, жизнь кадетскую, петербургское высшее и офицерское общество, описывая свое детство в отцовском доме, воспитание в кадетском корпусе и пребывание прежде и после того в Петербурге. Рассказ прост, добродушен и носит все признаки, что автор говорит искренно. Он не скрывает от нас ни странностей польских панов, ни кадетских проказ своих, ни уланского разгулья с товарищами. Как любопытно будет увидеть автора «в чистом поле под шатрами» [543], в кровавых битвах на берегах Алле и потом на скалах Финляндии, и слышать рассказы о его боевой, бивачной его жизни! А потом Париж при Наполеоне, Сарагоса, Березина, Бауцен – мы помним, какое живое участие возбуждал Ф. В. Булгарин, рассказывая отрывки из былого в «Воспоминаниях об Испании» и в «Знакомстве с Наполеоном под Бауценом» [544]. Меньше ли любопытен будет рассказ его о литературном поприще за четверть столетия? Тут мы увидим и услышим историю нашей литературы, в которой деятельным участником был и есть Ф. В. Булгарин. Повторим, что сказали прежде: ему надобно было написать свою биографию как поверку, оправдание, разгадку многого. Многие портреты и характеристики обрисованы автором мастерски, а действующих лиц является обширная, разнообразная галерея, начиная от Карла XII, о котором рассказывала автору бабушка, до Лантинга, наставника его в кадетском корпусе, от Ферзена, которого видел автор в детстве, до Дибича, которого знал офицером, Озерова, Крюковского и Яковлева, с которыми был современником, пел и гулял. Мы постараемся передать нашим читателям содержание любопытных «Воспоминаний» Ф. В. Булгарина в особенных извлечениях, а теперь по праву, по невольной, даже грустной обязанности критика хотим, ибо обязаны, заметить некоторые ошибки и недостатки автора. Блажен читатель, читающий просто и не обязанный отдавать другим отчета в своем читаньи! У критика обязанность другая, ибо он должен отчетом своим читателям. Между тем такой отчет нередко ставит критика в положение затруднительное. Не говорим о критикантах , у которых одна обязанность: отделать книгу порядком, и своя публика, которая в восторге, если любимец ее отвалял кого-нибудь – браво! и делу конец! [545]Критикантов должно отделять от критиков настоящих. Здесь совсем другое дело, и обязанность гораздо труднее. Главное не в том, что потребны знание дела, осмотрительность и беспристрастие. Главное в том, что нередко оправдывается русская пословица: «Говорить правду, потерять дружбу». Смешивая голос беспристрастного ценителя с воплем литературных удальцов, многие говорят: отделал , при самых умеренных и осторожных замечаниях. Найдутся друзья , которые рады поработать язычком, а ведь всякий автор человек! Еще Гораций утвердил, что «поэты народ раздражительный» [546], а все авторы сродни поэтам. Всего менее можем мы опасаться, что Ф. В. Булгарин почтет наши замечания внушенными неприязнью. Он видит, как почтительно оценили мы его «Воспоминания» и как отдаем мы справедливость их литературному и историческому достоинству. Он сам всегда говорит и твердит нам, что даже нравственный недостаток его составляет страсть к правде , неумолимая правдивость и неуменье скрывать правду. Но ужели он после сего может сердиться за правду? Не верим и будем говорить ее Ф. В. Булгарину, как он говорит ее другим – без запинки!