Фаддей Булгарин - Воспоминания. Мемуарные очерки. Том 1

Россия жаждала мира с Англией, без которой не могла обойтись тогда ни привозная, ни отпускная русская торговля, и с восшествием на престол императора Александра Павловича коммерческие и политические сношения России с Франциею и Англиею возобновились в ожидании заключения трактата, долженствовавшего утвердить всеобщий прочный мир в Европе [568]. Множество знатных иностранцев приезжали в Петербург единственно с тою целию, чтоб увидеть государя, на которого вся монархическая Европа полагала свои надежды, прославляя все новые меры юного императора. Права и преимущества русского дворянства (дарованные в 1785 году) снова были подтверждены и произвели общий восторг [569]. Тайная экспедиция уничтожена [570]. Не только все ссылочные не за уголовные преступления, но даже и многие преступники, не закоренелые, а вовлеченные в преступление страстями, прощены, и назначена ревизия для всех вообще ссылочных, между которыми найдены безвинные. Задолжавшим в казну по несчастным обстоятельствам прощены долги. Благодетельное Городовое положение снова введено в силу, и возобновлены в городах думы, магистраты и управы благочиния [571]. Иностранцам позволено снова въезжать в Россию и жить в ней свободно [572], а русским по произволу выезжать в чужие края. Духовенство, даже в уголовных преступлениях, избавлено от телесного наказания. Уничтожены не только пытка, но и всякое истязание при допросах, даже в уголовных делах, и конфискация имения преступников. Дозволено купечеству, мещанству и крестьянскому сословию приобретать земли в вечное владение, и учреждено сословие свободных хлебопашцев, с позволением увольнять целые поместья. Учреждены университеты, Педагогический институт [573], гимназии и приходские училища. Обращено особенное внимание на основание порядка в государственных финансах на поощрение земледелия, торговли и промышленности. Учреждены на прочных правилах Американская и Беломорская компании [574], и выслано первое путешествие вокруг света под начальством Крузенштерна [575]. Войско получило новое преобразование [576]на основании введенной императором Павлом Петровичем дисциплины, смягченной правильным течением службы… и все это исполнилось в три года, от 12 марта 1801 до 1804 года!..

Государю было всего двадцать семь лет от рождения. Он был и добр, и прекрасен, и среди важных государственных занятий снисходил к желанию обожавших его подданных, и посещал и частные, и публичные собрания. В конце царствования императрицы Екатерины II Французская революция нагнала мрачные облака на все европейские дворы, и политические события, тревожа умы, не располагали к веселию. Меры предосторожности отразились и на частных обществах, и везде как-то приутихли. Наконец сильная рука гениального Наполеона Бонапарте, провозглашенного пожизненным консулом, оковала гидру Французской революции [577]. Во Франции восстановлены религия [578]и гражданский порядок, и все европейские державы трактовали в Амьене о заключении общего и прочного мира [579]. Никаких опасностей не предвиделось ни внутри, ни извне; ожившая торговля рассыпала деньги; везде было довольство, и люди, как будто после болезни, спешили наслаждаться жизнию!

В Петербурге были превосходные театральные труппы: русская, французская, немецкая, итальянская опера [580], некоторое время даже польская труппа под управлением антрепренера Кажинского (отца отличного музыканта и композитора Виктора Кажинского, ныне проживающего в Петербурге) и, наконец, знаменитая балетная труппа. На русской сцене давали трагедии, комедии, водевили и оперы; на французской – также трагедии, комедии, водевили и комические оперы; на немецкой сцене – трагедии и комедии. Итальянская опера была отличная. Примадонна Манджолетти [581], теноры Пасква и Ронкони, буффо Ненчини и Замбони почитались первыми в Европе. Наш трагик Яковлев [582]и трагическая актриса Катерина Семеновна Семенова [583], комики Бобров, Рыкалов, Воробьев [584], певцы Самойлов и Гуляев [585], певица Сандунова [586]и множество прелестных актрис были бы отличными и в самом Париже. Фелис-Андрие была первою певицею во французской опере [587]. В балете мы имели первого европейского танцора Дюпора [588], знаменитого Огюста [589], балетмейстера Дидло [590]и наших танцовщиц, не уступавших Тальони [591]: Евгению Ивановну Колосову, чудную красавицу Данилову (умершую, как говорили тогда, от любви к неверному Дюпору), Иконину и потом Истомину [592]. Словом, в отношении изящества Петербург не уступал Парижу, и, что всего важнее, директором театров был знатный барин – умный, образованный, ласковый, приветливый Александр Львович Нарышкин! В нынешнем доме Косиковского (у Полицейского моста) было Музыкальное собрание [593], которого членами были сам государь и все высокие особы августейшего семейства, а за ними, разумеется, и вся знать. Тут бывали концерты и блистательные балы. В доме графа Кушелева француз Фельет в огромных залах давал маскарады, которые также посещаемы были всем высшим сословием. Все знатные и богатые люди имели собственные шлюпки или катера, богато изукрашенные: в хорошую погоду Нева была ими покрыта, и воздух оглашался русскими песнями, прекрасно исполняемыми удалыми гребцами. Каждый хороший летний вечер был праздником для всего города, и толпы горожан расходились по барским дачам, на которых веселились любимцы фортуны.

Дешевизна была удивительная! Тогда вся молодежь лучших фамилий и все гвардейские офицеры ходили в партер (где ныне кресла) и за вход платили один рубль медью . Было только несколько первых рядов кресел, и кресла стоили два рубля с полтиною медью. За вход в маскарад платили рубль медью. Отличный обед, с пивом, можно было иметь у Френцеля (на Невском проспекте, рядом с домом Строганова) и в трактире «Мыс Доброй Надежды» (где физионотип, в Большой Морской) [594]за пятьдесят копеек медью. За два и за три рубля медью можно было иметь обед гастрономический, с вином и десертом, у Юге (в Демутовом трактире) [595], Тардифа [596](в «Hôtel de l’Europe» на углу Невского проспекта, в нынешнем доме Грефа [597], а потом в доме Кушелева) и у Фельета, содержателя маскарадов. Помню, что в маскараде за жареного рябчика платили по 25 и 30 копеек медью, за бутылку шампанского по два рубля! Фунт кофе стоил в лавках сорок копеек, фунт сахара – полтина медью. Обыкновенное хорошее столовое вино продавали по сорока копеек и по полтине. Французских и английских товаров была бездна, и они продавались втрое дешевле, чем ныне продаются московские кустарные произведения с казовым концом [598], т. е. напоказ плохое, а внутри вовсе негодное!

В это время, между 1804 и 1806 годом, появился в петербургском высшем обществе человек, способствовавший мне узнать лучшее общество, человек необыкновенный во всех отношениях и до сих пор оставшийся неразгаданным. О нем я должен упомянуть, как о явлении весьма редком.