Фаддей Булгарин - Воспоминания. Мемуарные очерки. Том 1

Жаль мне, когда я подумаю, как доставалось от наших молодых повес бедным немецким бюргерам и ремесленникам, которые тогда любили веселиться с своими семействами в трактирах на Крестовском острову, в Екатерингофе [659]и на «Красном кабачке» [660]. Молодые офицеры ездили туда, как на охоту. Начиналось тем, что заставляли дюжих маменек и тетушек вальсировать до упаду, потом спаивали муженьков, наконец затягивали хором известную немецкую песню «Freut euch des Lebens» [661], упираясь на слова «Pflücke die Rose» [662], и наступало волокитство, оканчивавшееся обыкновенно баталией. Загородные разъезды содержались тогда лейб-казаками, братьями уланов. Кутили всю ночь, а в 9 часов утра все являлись к разводу, кто в Петербурге, кто в Стрельне, в Петергофе, в Царском Селе, в Гатчине [663], и как будто ничего не бывало! Чрез несколько дней приходили в полки жалобы, и виновные тотчас сознавались, по первому спросу, кто был там-то. Лгать было стыдно. На полковых гауптвахтах всегда было тесно от арестованных офицеров, особенно в Стрельне, Петергофе и в Мраморном дворце.

Слава богу, что всего этого теперь нет и что это перешло в предание! Должен, однако ж, я сознаться, что никогда и нигде не видал я такой дружбы, как между тогдашними молодыми офицерами гвардейского корпуса, и никогда не встречал так много добрых ребят, благородных и вместе с тем образованных молодых людей. Жили не только весело, но и бестолково; любили, однако ж, и чтение, и театр, и умную беседу. Не знаю как, но на все было время, и служба шла своим порядком. Во флоте было еще более удальства. Кто не слыхал о капитане Лукине и его геркулесовской силе? Насчет Лукина носились самые несбыточные анекдоты, которые хотя бы в существе были и несправедливы, но рисуют дух времени [664]. Чему верили и что рассказывали, то и нравилось. Говорили, что во время пребывания Лукина в Англии один англичанин заспорил с ним насчет смелости и решительности обоих народов, утверждая, что русский никогда не решится на то, на что покусится англичанин. «Попробуй», – сказал Лукин. «Вот, например, ты не смеешь отрезать у меня носа!» – возразил англичанин. «Почему же нет, если ты захочешь», – отвечал Лукин. «На, режь!» – воскликнул англичанин в энтузиазме. Лукин прехладнокровно взял нож со стола, отрезал у англичанина конец носа и положил на тарелку. Сказывали, что англичанин, старый и отчаянный моряк, не только не рассердился за это на Лукина, но подружился с ним и, вылечившись, приезжал навестить друга своего в Кронштадте. Лукину предложили в Англии кулачный поединок (to box). Вместо одного он вызвал вдруг лучших четырех боксеров и каждого из них, по очереди, перекинул чрез свою голову, ухватив за пояс. Быв выслан на берег в городе Ширнессе [665]для приема такелажа, с двадцатью матросами, Лукин вмешался в спор английских моряков с их канонирами [666], и наконец объявил войну обеим партиям, и в кулачном бою, с своими двадцатью удальцами, прогнал всех. В городе заперли лавки, жители спрятались в домах, и Лукин, празднуя победу, возвратился на корабль с песнями. Подобных анекдотов о Лукине было множество; но при своем удальстве и гульбе он был добрейший человек. Лукин командовал кораблем во флоте Сенявина и, бросясь на несколько турецких кораблей, погиб геройскою смертию [667]. Покойный государь император Александр Павлович облагодетельствовал семейство Лукина по просьбе известного всей России и Европе лейб-кучера Ильи, который прежде принадлежал Лукину и питал к нему всегдашнюю привязанность [668]. Вся гвардия и армия знала о дружбе и похождениях лейтенантов Давыдова и Хвостова, русских Ореста и Пилада [669], которые и жили, и страдали вместе, и дрались отчаянно, и вместе погибли. Флотские лейтенанты Хвостов и Давыдов служили в Американской компании, командуя ее судами. Известно, что с Крузенштерном, отправившимся на первое плавание русских вокруг света, послан был камергер Резанов, в звании посла, для заключения торговых трактатов с Китаем и Япониею. Русских не только не приняли в Японии, но и оскорбили отказом. Находясь в Петропавловском порте на обратном пути, Резанов за столом сказал, что русская честь требует, чтоб отмстить варварам [670]. В числе гостей были Хвостов и Давыдов. «Дайте только позволение, – возразил Хвостов, – а я заставлю японцев раскаяться!» В порыве гнева Резанов написал несколько строк в виде позволения и отдал Хвостову, который немедленно отправился с другом своим Давыдовым на свой бриг и велел собираться к походу. На другое утро, когда первый пыл досады прошел, Резанов хотел взять обратно данное им позволение отмстить японцам, но уже было поздно. Хвостов не соглашался возвратить бумаги и немедленно отплыл в Японию. С одним бригом, слабо вооруженным, он наделал столько хлопот японцам, что все их государство пришло в движение. Хвостов и Давыдов брали их суда, делали высадки на берег, жгли города и селения и только за недостатком боевых припасов возвратились в Петропавловский порт с богатейшею добычею. В Петропавловском порте начальствовал тогда известный всему флоту капитан 1‐го ранга Бухарин, кончивший самым несчастным образом свое служебное поприще [671]. Тогда в Сибири бог весть что делалось! Бухарин посадил под крепкий караул Хвостова и Давыдова и овладел всем грузом [672]. Хвостов и Давыдов ушли из тюрьмы и пешком пробрались чрез всю Сибирь, не показываясь в городах и следуя проселочными дорогами. Они встретились в сибирских пустынях с известным в то время разбойником, начальствовавшим толпою беглецов. Присутствие духа и молодечество Хвостова и Давыдова понравились разбойнику, и он помог им пробраться в Россию. Когда все почитали Хвостова и Давыдова погибшими, они внезапно появились в Петербурге. Разумеется, что их отдали под суд; но государь император по благости своей предоставил им средство загладить проступок и послал их на гребной флот в Финляндию, которую тогда покоряли русские войска. Хвостов и Давыдов вскоре прославились отчаянным мужеством и блистательными подвигами. Имена их были известны в финляндской армии. В одном морском сражении ядром пробило подводную часть канонирской лодки, на которой находился Хвостов. Он мгновенно сорвал с себя мундир и заткнул им дыру. Главнокомандующий граф Буксгевден привез обоих друзей в главную квартиру и в награду за их подвиги велел отдать гауптвахте генеральскую почесть. Государь император по окончании Финляндской войны простил Хвостова и Давыдова, и они возвратились в Петербург. Вдруг оба они пропали без вести, а как в это же время американский купеческий бриг прошел без осмотра при сильном ветре мимо брандвахты, за Кронштадтом, и не заявил бумаг, то многие, зная беспокойный дух Хвостова и Давыдова, полагали, что они по страсти к приключениям ушли в Америку. Это казалось тем более вероятным, что шкипер американского брига был приятель Хвостова и Давыдова, оказавших ему услугу в Ситхе [673]. Наряжена была комиссия для исследования дела, но она ничего не открыла. Два года прошли в неизвестности о судьбе наших храбрых моряков, а на третий год прибыл в Петербург тот же самый американский шкипер. Он объяснил дело. За день до отъезда его из Петербурга в Кронштадт Хвостов и Давыдов обедали у него на Васильевском острову. Они пропировали долго за полночь и возвращались, когда уже начали разводить Исаакиевский мост. Только один плашкоут [674]был выдвинут наполовину. «Воротимся!» – сказал американский шкипер, провожавший их. «Русские не отступают! – возразил Хвостов. – Вперед! Ура!» Хвостов и Давыдов хотели перепрыгнуть чрез пространство, казавшееся небольшим в темноте, упали в воду – и поминай как звали! Опасаясь задержки, шкипер тогда промолчал, а люди, разводившие мост, также боялись ответственности, и несчастный случай остался тайной. Замечательно, что тел не выброшено нигде на берег.