Джеймс Купер - На суше и на море. Сатанстое (сборник)

– Нам не нужны епископы в нашей семье, майор Ивенс, и ученые нам тоже не нужны; нас никогда ничему не учили, и мы тем не менее не отстали от других! Я, как видите, полковник; мой отец был тоже полковник, мой дед тоже, и Дирк также может стать полковником, не имея надобности переправляться через тот страшный брод, который так пугает миссис Литтлпейдж!

Полковник любил пошутить, и, пока я обучался в Ньюарке и даже после моего выпуска из колледжа, моей бедной матушке частенько приходилось выдерживать целые залпы сарказмов по поводу страшного брода.

– Все мы согласны с тем, что вы прекрасно устроились в жизни, полковник, – сказал мистер Вордэн, – но как знать, может, вы были бы теперь генералом, если бы прошли колледж!

– У нас нет в колонии генералов, кроме главнокомандующего, – возразил он. – Мы не янки, чтобы из пахарей делать генералов!

– Вы правы, Фоллок, – воскликнул мой отец, – с нас достаточно и полковников, лишь бы полковники были люди, заслуживающие уважения и достойные своего звания! Но немного познаний не может повредить Корни, и он отправится в колледж, это дело решенное, и мы больше не будем говорить об этом!

Действительно, я отправился в колледж, и как раз тем страшным бродом. Хотя поместье наше было очень близко от города, тем не менее только теперь, отправляясь с отцом в Ньюарк, я впервые посетил остров Манхэттен, где жила моя родная тетка, пригласившая нас остановиться проездом у нее на Квин-стрите. В былое время люди не ездили, как теперь, с места на место, не проводили половину времени в дороге и путешествиях, и даже мой отец и дед редко бывали в Нью-Йорке, кроме тех случаев, когда их туда призывали законодательные обязанности. Мать бывала здесь еще реже, хотя миссис Легг была ее родная сестра. Муж ее был известный адвокат, но так как он держался оппозиционного образа мыслей, то и не мог пользоваться сочувствием нашей семьи.

В городе образовалась партия, имевшая претензии требовать от правительства отчета в использовании каждого шиллинга налогов и податей, но такое вмешательство, совершенно неуместное со стороны управляемых в делах, их не касающихся, энергично отвергалось правящими. Мистер Легг был, конечно, на стороне населения, а мой отец и дед – на стороне власти. Завязался горячий спор, и тетка, чтобы положить ему конец, попыталась дать другое направление разговору.

– Я весьма рада, что Корни приехал сюда именно теперь, потому что завтра предстоит большой праздник для негров и для детей!

Я ничуть не обиделся, что меня приравняли к неграм, так как у нас они постоянно участвовали во всех увеселениях, но я был несколько задет тем, что меня могли причислить к детям. Однако не подал вида и даже заинтересовался праздником. Мой отец осведомился об этом у тетки за меня.

– Вчера получили известие, что патрон Олбани на пути в Нью-Йорк в экипаже, запряженном четверкой, с двумя форейторами, и что он должен прибыть завтра поутру. Многим детям из хороших семей родители разрешили идти встречать его; что касается негров, то им пришлось разрешить, так как в противном случае они обошлись бы и без разрешения.

– Я всегда рад, – сказал отец, – молодым людям полезно смолоду учиться почитать старших!

– В сущности, патрон Олбани – человек весьма почтенный и богатый. Пусть Корни идет его встречать, но, с вашего разрешения, Помпей и Цезарь пойдут с ним! – заявил дядюшка.

На другой день, ранним утром, я и мои провожатые вышли из дома, по пути они указывали мне на все красоты и достопримечательности Нью-Йорка, который и тогда уже был красивым и величественным городом. Около одиннадцати часов утра целые толпы негров и детей устремились за город, увлекая нас за собой. Наконец мы остановились под сенью маленькой вишневой рощицы напротив грациозной загородной дачи де Лансеев. Тут были не одни негры и дети, но и немало рабочего и мастерового народа, даже, судя по шпагам, лица высшего класса. Наконец, после довольно долгого ожидания, на дороге показались сперва верховые, а затем и запряженный четверкой экипаж патрона. Лошади были вороные, крупные, чистокровные фламандские, как мне сказал Цезарь, а патрон видный, дородный мужчина в красном мундире, большом парике и треугольной шляпе со шпагой с массивным серебряным эфесом; он отвечал поклонами на приветствия толпы и казался весьма довольным.

Мне этот день надолго остался памятным, так как со мной произошел маленький весьма забавный случай. В толпе зрителей было несколько маленьких девочек, которые, судя по их наряду и манерам, принадлежали к избранному обществу. Среди них мне особенно приглянулась одна девочка, лет десяти-двенадцати, с большими голубыми глазами и очаровательной улыбкой; оказалось, что Помпей был знаком с негритянкой, сопровождавшей эту девочку, и, здороваясь с маленькой барышней, назвал ее мисс Аннеке (сокращенное от Анна-Корнелия). Это имя мне показалось тоже очень красивым, и, желая завязать знакомство, я предложил хорошенькой девочке яблоки и вишни, нарванные мной по пути. Девочка приняла угощение, и мы обменялись с ней несколькими фразами относительно того, видала ли она уже патрона и кто выше, патрон или губернатор. Вдруг мальчишка мясник, пробегая мимо, грубо толкнул Аннеке и выхватил у нее из рук яблоко, отчего у девочки на глазах появились слезы.

Я не выдержал и треснул кулаком мальчишку по спине. Тот был приблизительно моих лет и моего роста; обернувшись, он презрительно смерил меня взглядом с головы до ног и сделал мне знак, приглашая последовать за ним в соседний огород. Несмотря на просьбы Аннеке, я поспешил последовать за ним, а Помпей и Цезарь за мной. Мы уже сбросили куртки, когда они подоспели, и хотя они старались помешать поединку, но так как я нанес удар, то не мог отказать и в удовлетворении. Мистер Вордэн был превосходный боксер и научил меня и Дирка своему искусству, которое мне теперь очень пригодилось: мясник-мальчишка вынужден был просить пощады и пошел домой с окровавленным носом и подбитым глазом, а я отделался несколькими царапинами и ссадинами, которые завоевали мне даже известный почет в колледже. Когда, по окончании поединка, я вернулся на прежнее место, Аннеке уже там не было, и я не посмел спросить ее фамилию ни у Цезаря, ни у Помпея.

Я не намерен вести читателя за собой в колледж, где провел обычные четыре года, могу только сказать, что не потерял этого времени даром. Там я прочел по-гречески весь Новый Завет, познакомился с Цицероном, Горацием, географией и математикой и разными другими науками, даже с астрономией, так как у нас имелся телескоп, в который можно было видеть четыре спутника Юпитера; наш преподаватель был такой знаток в этой науке, что мог бы даже показать нам кольцо Сатурна, если бы только мог найти самую планету, но отыскать ее он не мог, и в этом заключалось единственное препятствие.