Коллектив авторов - Истинная сущность любви: Английская поэзия эпохи королевы Виктории

Порой девиц весёлый ряд,
На муле пухленький аббат,
Пастух – кудрявый парень-хват,
Иль паж – малиновый наряд —
Идут у Камелота:
Бывает, в зеркала просвет
Подъедет рыцарей квартет —
Идальго преданного нет
У Леди из Шалота.

И всё ж плести увлечена
Те виды в зеркале она,
Когда ночная тишина
Звучаньем похорон полна,
Огнями Камелота;
Или когда сидят весной
Молодожёны под луной;
«Я стала от теней больной,
Я, Леди из Шалота».

На выстрел лука, в свете дня,
Среди вязанок ячменя
Скакал он, подхлестнув коня;
Искрилась медная броня
На икрах Ланселота [92].
Как рыцарь Красного Креста [93]
Он выбрал Даму неспроста,
Чьё имя – часть его щита —
Сияло у Шалота.

Сверкала геммами узда [94],
Как звёзд блестящих череда,
Что красят Млечный Путь всегда;
Звенели бубенцы, когда
Он мчал до Камелота.
С гербами перевязь, у ног
Висел серебряный рожок,
Броня, когда скакал седок,
Звенела близ Шалота.

В безоблачной лазури днём
Седло блестело янтарём,
Пылали шлем, перо на нём
Одним сверкающим огнём
До башен Камелота.
Так часто сквозь ночной простор,
Покинув звёзд ярчайший хор,
Летел хвостатый метеор
Над зеленью Шалота.

Сверкал и рыцарь, как литой,
И конь – подковами, гнедой;
Под шлемом – локон завитой;
Наш витязь вьющейся тропой
Скакал до Камелота.
Когда же отмели достиг,
То вспышкой в зеркале возник,
Звенели над рекой в тот миг
Напевы Ланселота.

Она плести уж не могла,
Она по комнате прошла,
Глядит на лилии, смела,
На шлем и блеск его седла,
На башни Камелота.
И со станка упала ткань,
И зеркала разбилась грань,
Вскричала: «То проклятья длань!» —
Затворница Шалота.

Нависла с запада гроза,
Опали жёлтые леса,
Ручей был ясен, как слеза,
Дождём пролились небеса
На башни Камелота.
Она спустилась вниз, к реке,
Нашла там лодку в ивняке,
Вкруг носа пишет на доске:
«Я – Леди из Шалота».

И, наклонившись над рекой,
Как бы уловкой ведовской
Свой путь узрела роковой,
Смотря с безжизненной тоской
На стены Камелота.
А стало лишь кругом темно,
Сняв цепь, она легла на дно,
Поток широкий нёс вольно
Затворницу Шалота.

И развевался у бортов
Её белеющий покров —
Летели листья с ивняков;
Она плыла на ночи зов,
К воротам Камелота.
А после нос её челна
К полям направила волна,
Где песнь последняя слышна
Затворницы Шалота.

То тихо петь она могла,
То громко, скорбно весела,
Пока в ней кровь не замерла,
И не покрыла очи мгла,
Скрыв башни Камелота.
И прежде чем ей на волнах
Явился первый дом впотьмах,
Скончалась с песней на устах
Затворница Шалота.

Под башней, около аллей,
У стен садов и галерей,
Плыл мимо зданий и церквей
Холодный труп среди огней,
В тиши у Камелота.
Придя к причалу: шевалье,
Сеньоры с дамами в шитье,
Купцы – прочли все на ладье:
«Я – Леди из Шалота».

Но кто ж она? Из мест каких?
И в освещенном замке стих
Весёлый королевский стих;
Крестились все от бед лихих,
Все воины Камелота.
Решился Ланселот сказать:
«Её была прекрасна стать,
Господь, даруй же благодать
Ей, Леди из Шалота».

Он сжал утёс в стальных когтях,
Застыв в лазурных небесах
Под солнцем на глухих камнях.

Внизу морщинит грозный вал;
Но бросив гордый взор со скал,
Он вниз, как молния, упал.

Бросал на могилу розы,
Но веточку тиса – нет!
Её не разбудят грозы,
Ах, мне бы не видеть свет!

Весельем она питала,
Дарила улыбки, смех,
Но сердце её устало,
Она лежит без помех.

Как долго она крутилась
В сумятице звуков, тепла.
К покою она стремилась,
И ныне покой обрела.

Дух её в тесной могиле,
Дрожащий, уже не дышал.
Наследство ему вручили —
Смерти обширнейший зал.

Приди ко мне во снах, потом
Я буду рад и весел днём!
Ночь значит больше для меня,
Чем безысходность жажды дня.

Приди, как делал раз пятьсот,
Посланник блещущих высот,
Свой новый мир с улыбкой встреть,
Дабы с добром на всех смотреть.

Пусть не являлся ты как есть,
Приди, оправь мне в грёзах весть,
Лобзай мне лоб, чеши мне прядь,
Спроси, зачем мне так страдать?

Приди ко мне во снах, потом
Я буду рад и весел днём!
Ночь значит больше для меня,
Чем безысходность жажды дня.

Мы были порознь; день за днём
Тебе вручал я верность сердца:
Тебе я строил этот дом,
Но в мир была закрыта дверца.
И ты любила, но сильней
Чем я, мучительней, верней.

Ошибся я! А может, знал,
Что всё случится очень скоро!
Душа – себе же трибунал,
И веры рушится опора.
Взлёт и паденье наших нег
Отвергла ты; – Прощай навек!

Прощай и ты! – теперь одно —
О сердце, что без сожаленья
Не отходило, влюблено,
От избранного направленья
К местам, где страсти благодать —
Назад, чтоб одиноким стать!

Назад! Свой чувствуя позор,
Как и Селена летней ночью,
Чей засверкал бессмертный взор,
Когда от звёзд сосредоточья
Спустилась на латмийский склон
Она, где спал Эндимион [97].

Сколь тщетна смертнаого любовь
Не знала скромная царица,
На небесах блуждая вновь.
Но ты смогла тогда решиться
Мне эту истину явить:
И одинокой вечно быть.

Пусть не одной, но каждый день
Ты льнёшь туда, где разнородность:
Моря и тучи, ночь и день;
Триумф весны, зимы бесплодность.
Восторг и боль – других почин,
И страсть удачливых мужчин.

Мужчин счастливых – ведь они
Мечтали, что сердца сольются
В одно, и с верой в эти дни
Сквозь одиночество пробьются;
Не зная, что в сей долгий срок,
Как ты, был каждый одинок.

Да! в море жизни мы живём
Как островки средь волн высоких,
И бьёт безбрежный водоём
Нас – миллионы одиноких.
Все острова объял поток,
Что дик, бескраен и глубок.