Коллектив авторов - Истинная сущность любви: Английская поэзия эпохи королевы Виктории

Как роса в цветке блестит —
Страсть моя в тебе горит,
Я, как жаворонок, путь
На твою направил грудь,
И, как раковина в море,
Пропою тебе я вскоре.

Он знал, она проснулась и рыдала,
Его рука дрожала рядом с ней,
Тряслась постель от всхлипов всё сильней,
И это удивленье в ней рождало,
Сжимая горло, как змеиный ком,
Ужасно ядовитый. Без движенья
Она лежит, и в медленном биенье
Уходит тьма. Но полночь всё ж тайком
Дала испить ей снадобье молчанья,
Чтоб Слёзы, Память сердца заглушить;
И, сна порвав медлительную нить,
Они, смотря сквозь мёртвых лет зиянье,
Черкали тщетно на пустой стене.
Они – скульптуры брачной их гробницы,
Где между ними тяжкий меч хранится:
Их жизнь была разрублена – вполне.

Щебечет звонко Ариэль [120],
К нам приближаясь с вышины,
Им наша синяя пастель
И наша зелень сплетены.
То – панихида? Счастья трель? —
Знать даже боги не должны.
Спасайся, смертный, ты есть цель,
Он поразит из глубины
Кровь нашу – яркую капель,
И грудь – скорлупку – звук струны.

Ветер гнёт сосны,
А ниже
Нет дыхания бури;
Мох здесь спокойно лижет
Корневища и травы роены,
Светясь тут и там лазурью.
Как в морской глубине
Сосны тихо рыдают из тьмы.
А вон там, в вышине,
Жизнь стремится вперёд,
Словно тучи ведут хоровод;
И мы шли,
И как шишки упали средь той кутерьмы,
Даже мы,
Все в пыли.

Да, Любовь – богиня,
Люди говорят.
И её святыня —
Вздох и влажный взгляд.
Жить ли без рыданий
Нам на склоне лет,
Без любви страданий?
Тысячу раз – нет!

Кратка радость,
Скорбь – на годы,
Страсти сладость —
Скорби роды.

Любя желанье,
Пока не стар,
Люби страданье,
Скорбь – это дар!

Спит, иль проснулась? поцелуй тайком —
На шее фиолетовым пятном
Блестит, пока смолкает кровь, играя:
Ужалил нежно – шеи мил излом.

Хотя и продолжал я свой засос,
Её лицу он краску не принёс;
Спокойны веки, думал я, взирая,
Сон согревает кровь ей и в мороз.

Ведь только ею восхищался мир;
Она всех лет прошедших триумвир;
Тянулась вся в цветах её дорога:
Дней и ночей она двойной кумир.

Ведь прелести её влекли уста,
Те, что теперь целуют лишь Христа,
Покрыв себя в печали кровью Бога:
Ценимы наши души у креста.

Господь, ты так прекрасен и велик,
Но глянь – в волнистых прядях чудный лик!
Целил ты поцелуем состраданья;
Но рот её – прекраснейший цветник.

Она прекрасна; в чём её вина? [124]
Господь, взгляни, увидишь сам сполна;
Уст матери твоей благоуханье
Такое? О, как мила она.

В пещере Хорсел [125]воздух, словно жар;
Бог знает, сей покой – устам ли в дар;
Здесь свет дневной пылает ароматный,
Не зреть его, для чувств моих – удар.

Венера – тело для души моей —
Лежит со мной в чудесном платье фей
И чувствует огонь мой благодатный,
Через глаза впитав его полней.

Моё же сердце у неё в руке,
У спящей; рядом с ней стоит в венке
Из золотых шипов, в огне сиянья,
Эрот, бледней, чем пена на песке

Горячем, как солёной пены клок —
Сухого пара скрученный клубок
Из уст морских, пыхтящих от желанья;
Он ткёт, и перед ним стоит станок.

Поставлена основа; дальше нить
Утка, всю в красных пятнах, протащить
Челнок обязан ровно в сердцевину;
С голов разбитых прядь желает свить

Эрот, хотя ни рад, ни огорчён, 45
Трудясь, он грезит, ткёт в мечтаньях он,
Пока не намотается бобина,
Я вижу: ткань, как пар, клубится вон.

Ночь – как огонь; тяжёлый свет в тени,
И бьётся плоть моя, когда огни
Дрожат, и не рыдают всеми днями
Об этом сне, коль все ушли они.

Ах, бросил бы Господь меня вослед,
Где воздух влажен, листьев длинный плед,
Где трав приливы пенятся цветами,
Иль где сияет в море ветра след.

Ах, если бы Он вызвал рост травы
Из тела моего, из головы,
И запечатал этот сон печатью,
Я б не был среди смертных, что мертвы.

Бог превратит ли кровь мою в росу,
Чтоб глух и слеп я был бы, как в лесу,
Уста больные, вынужден молчать я —
Разбитому подобен колесу.

Ах, Боже, та любовь, как свет и цвет,
Та жизнь, как наречения обет,
Та смерть не боле скорбна, чем желанье,
Те вещи не одно и то же, нет!

Теперь узри, есть где-то смерти сны:
И каждому свои часы даны,
Короткий день, короткое дыханье,
Короткий срок, и все уйти должны.

Вот солнце встало, и потом зашло,
Своё он не закончил ремесло,
А так же между ночью и зарёю
Никто не знает, где он, как назло.

Я, Боже, был как все, с душой мирской,
Я, как трава, как листик над рекой,
Как те, кто был в трудах ночной порою,
Как кости смертных в глубине морской.

Снаружи, может быть, зима метёт;
Я слышу вновь у золотых ворот,
Как днями и ночами вниз струится
Дождь с мокрых крыльев ветра тех высот.

Морозно, скачет рыцарский отряд,
Леса покрыл снегов густой наряд;
До Рождества лилейные девицы
Кружатся с песней, встав друг с другом в ряд.

И тень, и запах льются у виска,
Рассудок мрачен, на душе тоска;
Ночь горяча, на грудь мне давит тяжко,
Проснулся я – сон зрит издалека.

Увы, лишь там, где горы высоки,
Иль где морские воды глубоки,
Или в чудных местах, где смерть-бродяжка,
Где пряди сна свисают у щеки.