Коллектив авторов - Истинная сущность любви: Английская поэзия эпохи королевы Виктории

Меняется цвет твоей кожи,
Что вздута иль сжата порой,
Блестит иль бледнеет, и схожа
С роскошной змеи чешуёй,
И с красным клеймом от лобзаний:
Так в небе – звезда, словно жук,
Листки с твоим текстом литаний,
Мадонна всех мук.

Лобзанья, как в прошлом, лились бы
На грудь твою, только их нет.
Был то Алкифрон иль Арисба [159],
Иль перстень, иль женский браслет,
Что к статуе рот твой прижало,
Но сквозь листья фиг, как в воров,
Вонзился в тебя, словно жало,
Взгляд бога садов [160]?

Тогда, в пору ливней и в ясность,
Свой храм украшал он сполна,
Там перл его устрицы – страстность [161],
Венера взошла из вина.
Любовь, что мы выбрали исто —
Презренный богами недуг,
За нас пред отцом заступись ты,
Мадонна всех мук.

Весной его сад мы венчаем,
А летом колосьям он рад,
Затем мы оливки вручаем,
Лишь в страхе замёрз виноград.
Он с миртом Венеры цветущим,
А Вакха лоза – как венок [162],
Его мы узрели идущим:
«О, видимый Бог» [163].

Венки твои что посрывало?
Кто дух твой и плоть разделил?
Невинностью грех даже малый
Пред грешностью нашей прослыл.
Любовника сжав, Ипсифилла [164]
Вся кровь ему выжала вдруг;
Рыдай: «В нём останется ль сила,
Мадонна всех мук?»

Рыдай: ради прошлого мира,
Фригийского ради жреца,
Себе не создай ты кумира
И пир не готовь для отца.
У Иды [165], где гротов обилье,
Где шепчет утрами любовь,
Они Богоматерь крестили,
Рождённую вновь.

Венки тех времён мы одели,
И устриц так много в садке,
Нас древние барды воспели,
Катулл у нас на языке.
Кто жаркое ласт нам лобзанье? —
Отец твой им скрасил досуг.
Яви нам своё состраданье,
Мадонна всех мук.

Ползут из Диндимуса [166]вяло
Её запряжённые львы,
О матерь, о дева, ты стала
Владычицей тех, что мертвы.
Холодная, в скромном обличье,
И храм твой из веток и мхов,
Твоя плодовитость – девичья,
О Матерь богов [167].

Огонь твой она истощила,
Сокрыла Эрота без слов,
Прекрасные лица унылы
Теперь у весёлых богов.
Без крови разит, но в усладе;
Ползёт, как луны полукруг,
Вся в белом, ты – в красном наряде,
Мадонна всех мук.

И боги пройдут и сомкнутся,
А с ними жрецы, что чисты.
Пройдут и тебя не коснутся?
Погибнут, но стерпишь ли ты?
Смеётся смерть неумолимо,
И похоть в глазах и ноздрях,
А в пальцах щепотка чуть зрима,
Изысканный прах.

Но червь тебе жизнь даст, целуя,
Ты преобразишься, как бог,
Что жезл сделал змеем [168], ликуя,
А змею стать жезлом помог.
Пока зло не сгубит отвагу,
Живи средь дворцов и лачуг,
Пророк твой: «Умрёт первым благо»,
Мадонна всех мук.

Он лгал? Он смеялся? Об этом
Он знает, коль сокрылся потом,
Пророк, проповедник, поэт он,
Сын смерти в инцесте с грехом?
Узнал ли он днём, как проснулся,
Иль вечером тёмным, глухим,
Когда он всем телом прогнулся,
И всё – перед ним?

Кто знает, всё зло перед нами,
Иль властные тайны времён?
Хоть кто-то томил нас годами:
Пел, нежил, нарушил закон;
Хоть даст нам язычник повинность:
Желанье и жизнь среди вьюг,
Прости же нам нашу невинность,
Мадонна всех мук.

Кто мы, что тебя сохраняли
Средь пряностей, пели пеан [169]?
Момент, где тебя повстречали?
Кто я, чьи лобзанья – обман?
Нести тебе боль? – ты ей рада;
Ласкать? – но любовь, как в чаду;
Любовников губы – услада
И змеи в аду.

Кто даст, как они, наслажденье
Тебе, коль воздвигнут здесь храм,
И волосы жертвы в сплетенье,
И кровь её льётся к ногам,
В Афаке, где правишь, всё красно,
В Лампсаке [170]на лицах испуг,
Кто обнял тебя так ужасно,
Мадонна всех мук?

Так где ж все, Венера, Котито [171],
Астарта, где все, Аштарот [172]?
Иль руки меж нами их свиты?
В тебя дышит жаркий их рот?
Тебя возбудят ли их губы,
Что красны от тел их в крови?
Остался ли в мире твой любый,
Когда все мертвы?

Они были в пурпуре, в злате,
Полны и тобой, и вином,
Как призраки в пьяном разврате
В чудесном чертоге твоём.
Исчезли они в круговерти,
Лишь мы тебя ценим, мой друг,
Ты дочка Приапа и Смерти,
Мадонна всех мук.

Зачем мы боимся сверх меры
Хвалить тебя вздохом одним,
О мать удовольствий, гетера,
Коль смерть лишь бесспорной мы зрим?
Уйдём мы, как то, что нам ценно,
Увянем, придёт только срок,
Так в море рассеется пена,
А рядом – песок.

Почувствуем тьму мы бесстрашно —
Могила мелка, глубока;
Где предки, любовники наши
Там спят, иль не спят на века.
Узрим ли мы ад, а не сферы,
Мир плевел, не зёрна вокруг [173],
И счастье с тобою без меры
Мадонна всех мук.

Здесь мир молчит, здесь горе —
Как мёртвых волн, ветров
Мятежность на просторе
В неясных грёзах снов;
Зелёное здесь поле,
Что жатву ждёт на воле,
Для косарей – раздолье
Средь сонных ручейков.

Устал я видеть слёзы
И слышать смех людей;
Ждут в будущем угрозы
Работников полей:
Устал от дней я сходных,
Бутонов роз бесплодных,
Страстей и грёз холодных,
Мне только сон милей.

Здесь жизнь – соседка смерти,
Зато от всех вдали
Волна и влажный ветер
Качают корабли;
Те ходят по теченью,
Не зная назначенья;
А здесь ни дуновенья,
И рощи не цвели;

Ни с вереском лощины,
Ни лозы и ни сад,
Лишь мак [174]и Прозерпины
Зелёный виноград.
Здесь мертвенные травы,
Не шелестят дубравы,
Здесь жмёт она отраву
Для мёртвых: стар ли, млад.

Без имени и счёта
Среди бесплодных нив
Их до зари дремота
Объяла, наклонив.
И тенью опоздавшей,
Ад или Рай не знавшей,
Они все утром, вставши,
Пошли, туман пронзив.

Хоть был он всех сильнее,
Со смертью здесь в ладу,
На Небесах не рея,
Не мучаясь в Аду;
Хоть был он роз прекрасней,
Его краса угаснет,
Он будет всё бесстрастней —
Здесь страсть подобна льду.

У портика царица,
Бледна, в венке с листвой,
Собрать всех смертных тщится
Бессмертною рукой;
И губы её слаще,
Чем у Любви манящей,
Для той толпы спешащей
К ней вечною тропой.

Здесь ждёт она уныло
Рождённых от отцов,
Земную мать забыла [175],
Жизнь зёрен и плодов [176].
И ласточка с весною
Туда летит порою,
Где лето петь – пустое,
И презрен мир цветов.

Здесь те, чья страсть бессильна,
Чьи немощны крыла,
Века из тьмы могильной,
Былые жертвы зла;
Тень грёз поры минувшей,
Бутон в снегу заснувший,
Багряный лист вспорхнувший,
Ручьи, как из стекла.