Коллектив авторов - Истинная сущность любви: Английская поэзия эпохи королевы Виктории

Достойная любовь
Кто страстен – тот безволен, кто же
Любви познал восторг и власть,
Чтоб мной владеть, – тот будет строже,
Явив достоинство, не страсть.
Кто слышит речь мою? летает
Она над теми, кто уныл
И жалок, раз любви не знает,
Психея их – лишь червь без крыл [198]
Холодным будет свет небесный
Для душ, где теплится лишь ад;
Сердца их даже портят песни,
Что я пою, мой сказ, мой лад.
Что им одежды в белом цвете,
В чём я любовь хвалю давно,
Им виден мрак в небесном свете,
Во тьме и белое – черно.

Проснуться ночью странно,
Пока другие спят,
Когда самообмана
Хотят твой слух и взгляд,
Чтоб страх не потревожить
У внутренней черты,
Где часто жизнь находит пропасть
И ужас темноты!

И странен лай собаки
В ночи, как дикий зов
Звучит сквозь буераки
Крик дальних петухов.
И странно слышать с башни,
Разрушенной судьбой,
Во тьму ворвавшийся внезапно
Часов оживших бой!

Хоть мозг, больной от страсти,
Волнуется луной,
Быть не хотят во власти
У слабости ночной:
Безумный меланхолик,
Голодный, хитрый волк,
Убийца и грабитель жадный,
И покаянья долг.

Соловушка в веселье, —
Он побеждает ночь,
Поёт дневные трели,
И мрак уходит прочь.
Когда же опечален
Блестящей тьмой певец,
Все говорят, он скорбь рождает,
Он – сумасшедший лжец.

Из бледно-синего тумана,
Клочками чёрными крутясь,
Как страсти пыл иль гнев тирана,
Внезапно буря поднялась.

От лип цветущих запах сильный,
Согнулся их нестройный ряд,
И по дороге ровной, пыльной,
Стучит овечьим стадом град.

Я встал в подъезде полутёмном,
Далёким Шпилем поражён —
Во мраке факелом огромным
Он от заката был зажжён.

И голос нежный (что едва ли
Любимой голос был нежней)
Пока мечты мои витали,
Привлёк мелодией своей.

Я повернулся, молча, к дому,
Где будто музыка плыла —
Там дева старику слепому
Увидеть чтеньем помогла.

Не видя, как сквозь ливень лютый
Я к дому шёл её. Потом
Её направили обутой
Ко мне, в плаще и под зонтом.

Но шторм исчез; луч солнца яркий
В кудрявом паре чуть погас,
Прелестный, влажный и нежаркий
Сияет воздух в этот час.

Она пришла. Заката алость.
Звон колокольный прогудел.
И вздох её, мне показалось,
От лип цветущих прилетел.

В полях Любви, где тайн виденье,
Узрел я рощу в изумленье,
То, затаив дыханье чуть,
То, с лёгким сердцем полня грудь.
Там, как ягнята среди луга
Играли девы, друг на друга
Похожи очень. Долгим взглядом
Юнец осматривал их рядом,
И прочь ушёл бы, но девица
Захлопав, молвит, озорница:
«Мой час настал!» Потом, смеясь,
За грустным парнем понеслась,
«Постой, дружок, что смотришь мимо!»
И он назвал её любимой,
Любимей всех, всё потому,
Что подошла она к нему.
Смотря друг в друга неустанно,
Они вдруг изменились странно:
Юнец всё больше хорошел,
О, как он мил теперь, и смел;
Взрослела дева без печали,
Так, что другие не узнали
Свою сестру, что пред глазами
Стояла юноши часами, —
Как первой радуги врата,
Где перепутаны цвета.
И если в роще отдалённой
Она вокруг Любви, смущённой,
Кружилась слепо, то сейчас
Вокруг юнца пустилась в пляс.
Как за луну земля в ответе,
За па божественные эти
Он отвечал. И начал петь,
Лишь небо стало пламенеть:
«Стремится гордый дух, поверьте,
К вершинам горним ради смерти,
Даруя молча, наконец,
Любви униженной – венец!
И от своих простых желаний
В своём же вольном океане
Он, с любопытством бросив лот,
К глубинам скромности плывёт».

Ему в ответ поёт девица:
«Любовь есть Смелость. Если лица
Румянит на Земле мороз,
Стыдись огня бесплодных грёз,
Что как болезнь съедают жертву».

Шафран с утра трясёт копьём
И марту шлёт приветы.
Апрель терновники кругом
Украсил в самоцветы.

Сезоны дремлют, полны сил;
Стручок набух сплетённый,
Налился персик, и пронзил
Гриб землю ночью тёмной.

Зима спешит: замёрзших троп
Полоски серебрятся.
Напротив хижины – сугроб,
И звёзды в ночь струятся.

Прощай, любовь! Уйти мне всё же надо.
Любовь, прощай!
Остался б я, та Belle [200], ты мне услада.
О, губы дай!
Несёт ли нам надежду иль преграду
Безвестный Край?
«Меня он так любил, моя отрада!» —
По мне рыдай.

О, не хвали!
Восторг мой, словно линза так чудесно
В тебе сосредоточить мог бы дар Небесный,
Там, вне земли.
Твоя ль вина,
Что гаснуть, вспыхнув, ты обречена.
Но больше сил
Я дам тебе, чем Бог, вобрать желаний пыл.
И, если честно,
Мне ль упрекать изменчивый твой лик?
Слепыми подошли
Мы к тем порталам счастья, что вдали!
Развеялись слова, иссохли б слёзы
Средь угольков в тот миг
В золе остывшей будто, эти грёзы
В дремоте, может, я постиг.

Она в златых сандальях, вся из света,
Как солнца жар.
В ладонях – мак и яблоко, сон это
И счастья дар.
У бока матери – супруги своей верной [202],
Цветёт божок, другой внутри, наверно.
А рядом Смерть, у той дыханья яд
Смердит, и зубы редкие торчат.
О, ангелы, красе раскройте веки,
Чтоб Смерть не пожрала их всех навеки!

Наполни песнями меня
О, море, щедростью маня,
Чтоб петь, все ноги в кровь разбив,
Пустого берега мотив.

Любви живящий ореол —
Лазурный камень я нашёл,
Где двадцать лиг ревёт прилив.
Пустого берега мотив!

Кристаллов, каждый так лучист,
Как право – твёрд, как правда – чист,
Я поднял двадцать, поспешив.
Пустого берега мотив!

Как долго шёл я ночью, днём
За драгоценным янтарём?
Лет шестьдесят, и еле жив.
Пустого берега мотив!

Богато море, нищ песок;
Кто я, не знаю. Всё же прок
Не знать как он, всё позабыв, —
Пустого берега мотив!

Я, веря в истинную сладость,
Что правду сладостно найдёт,
Познал огней небесных радость,
И пел разумность этих нот.

Потом сказал мечте неясной,
Вдали пропавшей, как звезда:
«До встречи, Проблеск мой прекрасный!
С тобой я буду навсегда».