Коллектив авторов - Истинная сущность любви: Английская поэзия эпохи королевы Виктории

Коль каждый в роль свою проник:
То был бы наш успех велик!
Презренье – ты, а я – досада:
Сам Август выдал бы награду! [226]
Но…страсть была б сильна, иль пшик, —
«В те времена!»

В том вечном сне, когда одет
Мой камень будет в первоцвет,
Хоть мир венцом желанных благ
Одарит прах мой кое-как,
Я не спрошу, не дам ответ.

И не увижу там рассвет,
И не услышу ветра, нет,
Немой, как сотни бедолаг
В том вечном сне.

Но я живу, мечтой согрет,
Что кто-то скажет: «Вот поэт.
Он заключил с Искусством брак,
Позору и разврату враг».
Смолчат? – О, память, ты – во вред
В том вечном сне.

Здесь цветут в укромном месте
Гиацинт и роза вместе,
Здесь, у простеньких стеблей,
Щегольнул огнём алтей.
Здесь для каждого видны
Званья, ранги и чины.

Все сезоны держат путь
В тихом месте отдохнуть;
Персик, смоква, абрикос
Здесь созреют среди лоз,
Где достаток лёг волной,
Что не видел Алкиной [227]!

Среди зелени аллей
Дрозд порхает всё смелей;
По стене ползёт пчела,
Как на праздник, весела;
Ещё тихо – но вдали
Шум подвижников земли.

Здесь длинны и дерзки тени,
Здесь встречаются для пенья.
О, сад-бог, даруй мне свет,
Коль мирского рядом нет,
Коль я снял печалей груз —
Отыскать прекрасных Муз!

О, девы зеленеющей долины,
О, странницы средь вереска болот,
Хозяйки дальних склонов и высот,
Куда борей врывается лавиной.
Они в туниках, с песнями Эллады,
Ко мне идут сквозь Южные врата:
Тела лилейны, розовы уста,
Фиалки глаз – души глубокой взгляды.
Одни в венках, где гиацинт и моли [229],
У них улыбка грусти на губах,
А сумерек вуаль на их глазах
Скрывает сласть и негу меланхолий.
Другие шли с гирляндой мандрагоры [230] —
Подлунные в полях Цирцеи сборы.

Постукивала туфельками вяло
Она порывам ложным вопреки,
А тёмно-красной розы лепестки
Волна её златых волос объяла.
На пчёлку, что о мёде зажужжала
И жёлтые надела пояски,
Она глаза подъяла от тоски
С коленки, где луч солнца полз устало.

На лестнице шагов раздался звук,
Всё выше, всё настойчивей, шумливей —
К её лицу опять прилила кровь.
И соскользнул бутон по прядям вдруг,
Лишь запылали щёки, и в порыве
С любовью страстно встретилась любовь!

Дева стой и улыбнись,
К моей лютне повернись!
Твоих вздохов аромат,
Дверец розовых дитя,
Так звучит, как будто ад,
Что влюблённых бьёт, шутя;
Эту музыку он, ах!
Ищет всё ж в твоих глазах, —
И тогда я серенадой,
Восхищу тебя как надо.

Дева, стой! Часы мелькнут;
День придёт, погибнув тут;
В волосах у всех мужчин,
Что прекрасны и храбры,
Вьются тис и розмарин;
Время есть и для игры.
Пусть не числятся в глупцах,
Страсть раздуй ты в их глазах,
Прежде чем сойдут в могилу;
Там ведь нет лобзаний милой.

Как тот ребёнок, что в мечтах, вне мира,
Во мгле надежды смотрит на закат,
Когда все окна Запада, подряд,
Открыты для чистейшего Зефира,
И видит в грёзах своего кумира —
Архангела у грозных, жгучих врат,
И полн желанья бурного, и рад
Узреть его опалы и сапфиры;
Так я, кем дух Эрота оживлённый,
Незваный, бесконтрольно управлял,
Бороться, осчастливленный, не стал,
Открыл все окна, сердцем окрылённый,
И ветерок, с которым дух блуждал,
Принял душой, ни дерзкой, ни склонённой.

Не ждёшь ли от Любви ты час летучий,
О сердце! Иль поля не зелены,
Коль волны их колосьев не видны?
Иль новый не красив цветок пахучий?
Иль солнца луч не тронет нас, могучий,
Когда, устав, он ищет глубины
Морской, там, где Фетида [231]видит сны
Беззвёздной ночью, краткой, но тягучей?
Полна терпенья верная Любовь:
Ей мил и зимний сон, и хор весенний,
И ждёт она, что лето оживёт,
И знает – уголки лесные вновь
Зажгутся от зелёного цветенья,
А ласточка дождь тёплый позовёт.

С террасы той, что в озеро глядится,
В углах тенистых сидя, как в саду,
Мы смотрим на вечернюю звезду,
Из лютни звуки пробуют родиться.
Сердца у нас в тоске грозят разбиться,
Я взгляд её, смотрящий вдаль, всё жду.
Но словно ищет дальнюю гряду
Её душа, где солнца круг садится.
С пылающим лицом у балюстрады,
На милую бросаю ждущий взор,
Пока луна не выйдет на простор,
Луна Любви; и долг моей услады —
Надежды не оплатит так, как надо,
И не пойму, что я не люб с тех пор.

Павлин кричал и важничал слегка,
В лучах искрились капельки фонтана,
Шумя, во двор спустились люди рано,
Забыли в счастье – жизнь-то коротка.
Мы в башенке смеялись у окна,
Вдруг Аполлон, похожий так на Марса [232],
Плюмаж пурпурный, яркая кираса,
Внизу сдержал галоп у скакуна.
Я видел, горд был рыцарь, без сомненья,
И сердце моё дрогнуло впотьмах:
Она, Любви не ведая смятенья,
Моей руки коснулась благосклонно;
Но выбор я прочёл в её глазах,
Сердясь от ласки, как ребёнок сонный.

В деревьях май поигрывал с листвой,
Краса моя сидела одиноко,
Где папоротник, выросший высоко,
Скрывал её за густью вековой.
Её лицо и пряди над кустом
Виднелись чуть, она читала, млея,
Весь в пятнах тени от листвы над нею
С чудесными стихами толстый том.
Сплетал в нём Чосер [233]горестную тему,
Ту, где была Крессида неверна,
А Троил тосковал о ней безмерно;
Но вот, закрыв печальную поэму,
Спит против неба синего она,
Поклявшись, что сама любила б верно.

Весь день блуждали мы рука к руке,
На тропках чудных пир любви вкушали,
И пальцы в изумлении дрожали
Мои в её спокойном кулачке.
Средь нив сидели мы на бугорке,
Где шея моя – солнце – ей нагрело
Златые пряди, что вились несмело
Вдоль моего плеча на ветерке.
И так играли мы другими днями,
Пастух, пастушка, с мнимым посошком;
Под вязом – тень ли, свет – был тихий дом,
Где страсти новой в нас пылало пламя,
Затем спустились мы и шли часами
В долине, рядом с искристым ручьём.