Джованфранческо Страпарола - Приятные ночи

Увидав, что она начисто лишилась преклонения молодёжи, что стройные и прелестные юноши не расточают ей, как некогда, ни ласк, ни льстивых речей, мадонна Модеста измыслила нечто новое. Расположившись у себя на балконе, она начала пожирать глазами всех проходивших тут слуг, грузчиков, крестьян, метельщиков улиц и праздношатающихся бездельников, и кого ей удавалось завлечь, тех ради ублаготворения своей плоти она впускала к себе и от них получала привычное наслаждение. И если в прошлом в награду за своё ненасытное любострастие она требовала с возлюбленных, сообразно их званию и положению, по паре тех или иных башмаков, то теперь, напротив, в качестве возмещения за труды сама вручала по паре их всякому проявившему наибольшую неутомимость и сумевшему наилучшим образом ей угодить. Так мадонна Модеста дошла до того, что к ней стали валить все самые гнусные подонки Пистои, кто, чтобы получить удовольствие, кто, чтобы насмеяться и поиздеваться над нею, а кто и ради того, чтобы заработать вручаемую ею позорную плату. Прошли немногие дни, и склад, который был полон обуви, почти опустел.

Случилось так, что мессер Тристано пожелал однажды тайком поглядеть, как идёт торговля жены, и, взяв, без её ведома, ключи от склада, отпер его. Войдя внутрь, он обнаружил, что почти все башмаки куда-то исчезли. Не сразу справившись с охватившим его изумлением, он принялся размышлять, куда же подевала его жена столько пар обуви, находившейся в складе; и, решив, что жена, бесспорно, их сбыла и загребла кучу золота, внутренне немало утешился, представив себе, что какую-то долю он сможет употребить на своё дело. Призвав мадонну Модесту, он обратился к ней с такими словами: "Модеста, благоразумная и рассудительная супруга моя, сегодня я отпер твой склад, желая осведомиться, как идёт твоя отменно налаженная торговля, и полагая, что с той поры, как я впервые увидел твои товары, и до этого часа количество башмаков увеличилось, обнаружил, что, напротив, их стало намного меньше, и это изрядно меня удивило. Но подумав затем, что ты их продала и что вырученные от их сбыта деньги у тебя на руках, я успокоился. Ведь они - если всё обстоит действительно так - нешуточный капитал".

Не без тяжкого вздоха, исшедшего из самых сокровенных глубин её сердца, мадонна Модеста ответила: "Мессер Тристано, супруг мой, нисколько не удивляйтесь этому, ибо те башмаки, которые вы в таком изобилии видели в складе, ушли тем же путём, каким появились; и считайте бесспорным, что неправедно нажитое в короткое время полностью исчезает. Так что вы этому нисколько не удивляйтесь". Мессер Тристано, который не понимал, о чём идёт речь, ошеломлённый словами жены, призадумался и, устрашившись, как бы с его торговлей не случилось того же, не пожелал продолжать разговор, но в меру своих возможностей и умения постарался, чтобы его торговля не пришла в такой же упадок, как торговля жены. Увидев, что мужчины, кто б они ни были, окончательно от неё отвернулись и что она раздала все башмаки, заработанные столь милым её сердцу занятием, мадонна Модеста от горя и обиды, которые её мучали, тяжело заболела и, спустя короткое время, сломленная чахоткой, в самых прискорбных обстоятельствах умерла. Вот так вместе с жизнью пришёл постыдный конец и торговле легкомысленной мадонны Модесты, в назидание другим оставившей по себе позорную память.

По окончании короткой сказки Синьоры все как один принялись от души хохотать и порицать мадонну Модесту, которая во всём остальном, за исключением своего отвратительного и низменного распутства, жила тихо и скромно. Не могли они удержаться от смеха и когда вспоминали о том, что и наживание, и утрата башмаков были для неё одинаково сладостны. А так как истинная причина, побудившая Тревизца убедить Синьору рассказать сказку, состояла в нежелании Катеруццы исполнить эту обязанность, Синьора сначала мягко и в немногих словах ей попеняла за это, а затем в наказание за её провинность строго-настрого приказала загадать загадку, которая подходила бы к рассказанной ею сказке. Выслушав волю Синьоры, Катеруцца встала и, повернувшись к ней, молвила: "Синьора моя, обращённые вами ко мне упрёки меня не обидели, больше того, от всего сердца признаю их справедливыми. Но справиться с возложенным вами на меня поручением и предложить загадку, которая не расходилась бы с рассказанной вами сказкой, мне не по силам; ведь сразу и без подготовки нельзя придумать такое, что пришлось бы вам по душе. Но раз вы благоволите наказать меня этим способом за провинность - если мой поступок и впрямь заслуживает такого названия, - я, как беспрекословно послушная вам девица, больше того, как преданнейшая служанка ваша, прочту нижеследующее:

Прочитанная Катеруццей загадка оказалась столь же забавной, как рассказанная Синьорой остроумная сказка. Но так как многие усмотрели в этой загадке непристойное содержание, Катеруцца пожелала убедительно отвести от себя обвинение в неблаговидных намерениях. "Итак, благородные дамы, правильное истолкование нашей загадки не что иное, как тесный башмак. Ибо речь в ней идёт о даме, садящейся в кресло, и о сапожнике, который с башмаком в руке приподнимает ей ногу, причём дама ему говорит: "Полегче, ведь башмак слишком тесен и больно жмёт". И сапожник несколько раз то снимает башмак у неё с ноги, то снова надевает его ей на ногу, пока он не приходится даме впору и она не остаётся довольной". После разъяснения Катеруццей загадки, которая получила горячее одобрение всего общества, Синьора, зная, что час уже поздний, повелела, чтобы никто не вздумал уйти домой и, призвав к себе скромного и исполнительного дворецкого, приказала ему расставить в большой гостиной столы с тем, чтобы, пока их накроют и к ужину поспеют кушанья, все немножко развлеклись танцами. После того как танцы закончились и были пропеты две песенки, Синьора встала и, взяв за руки синьора посла и мессера Пьетро Бембо, тогда как все остальные стали за ними соответственно своему положению, повела их в гостиную, где всё было уже готово. Там была подана вода для омовения рук, и каждый сел за стол сообразно своему званию и положению. Собравшимся были радушно предложены изысканные и отменные яства, а также превосходные старые и новые вина. После великолепного и роскошного ужина, приправленного неподдельным весельем и любовными разговорами, все встали из-за стола ещё оживлённее прежнего и снова принялись водить хоровод. И так как уже начала заниматься розовеющая утренняя заря, Синьора распорядилась, чтобы были зажжены факелы, и проводила до лестницы синьора посла, прося его, по обыкновению, пожаловать завтра в собрание; точно так же поступила она и со всеми другими.