Жак Шардон - Эпиталама

В тот день после обеда ей показалось, что погода слишком хороша, чтобы идти на лекции. И еще ей хотелось надеть новое платье. «Вот что, схожу-ка я к Одетте», — решила она.

Стоя перед распахнутым окном, заполненным теплым воздухом и льнувшей к шиферным крышам прозрачной голубизной, она с наслаждением впитывала возвращение весны, всегда застающее человека врасплох и по-новому пленительное.

Бросив зонтик и перчатки на кровать, она расстегнула платье и, размышляя над тем, как красиво она сейчас оденется, с немного мечтательным видом расхаживала по комнате, брала на ходу то пилку для ногтей, то расческу, шла от зеркала к открытому окну, где теплый ветерок касался своим легким дыханием ее обнаженных плеч. Она говорила себе, что сегодня вечером увидит госпожу Ламорлетт, что в пять часов она будет с Альбером пить чай, а завтра пойдет в гости к Сенегали; и все, о чем бы она ни подумала, было окрашено в лучезарные тона, все доставляло ей удовольствие; ощущение молодости, радость оттого, что она надевает новое платье, весенний воздух, чувство, что в жизни ей еще предстоит увидеть немало пока еще неведомых прекрасных вещей, переполняли ее сердце ликованием, неожиданным, как желание петь.

— Как? Мадам нет дома? Жаль! — сказала Берта, входя в гостиную Одетты в тот момент, когда слуга уносил кофейный поднос.

— Я оставлю ей записку, — сказала Берта, садясь за письменный стол Одетты. — Хорошо? — сказала она, глядя на слугу. — Вы скажете, что я положила ее на бювар.

В квартире был такой беспорядок, что казалось, по ней пронесся вихрь; через распахнутые двери видны были другие комнаты, до самого кабинета Кастанье. «Так странно, ее никогда не бывает дома», — размышляла Берта; она торопливо писала, не глядя по сторонам, точно боялась нечаянно узнать секрет этих пустынных комнат.

Откуда-то, словно из шкафа, внезапно появился маленький Мишель.

— А, вот и ты! — сказала Берта, проводя рукой по голове ребенка, которому недавно состригли кудряшки. — Значит, ты у нас теперь стриженый? А что ты здесь делаешь? Ты один в гостиной? Твоей гувернантки здесь нет? В такую хорошую погоду тебе надо бы погулять.

Ничего не ответив, Мишель вырвался и скользнул за портьеру. Берта позвонила слуге, чтобы узнать, который час.

«Сейчас половина четвертого, — думала она, спускаясь по лестнице. — Альбер ждет меня в пять. Пройдусь-ка я до авеню Опера пешком». Размышляя о чете Кастанье, помирившихся благодаря Альберу, она вспомнила свой последний визит к Одетте и подумала: «Какой-то неестественный у нее был вид. Она говорит о своем вновь обретенном счастье так напыщенно, и взгляд у нее совсем другой — застывший и вместе с тем лихорадочный».

«Неужели будет дождь?» — подумала Берта, обратив внимание на ребенка в белом платьице, которого быстро вела за руку няня. Она подняла глаза и посмотрела на темноватую тучу, похожую на каплю грязной воды, готовую сорваться с голубого неба; затем ее взгляд пробежал по светлому ряду платанов. Первые почки прикрыли ветви легкой зернистой вуалью, тянувшейся между домами словно голубовато-рыжая струйка дыма. Проехал автомобиль. Берта посмотрела на особняк Солане.

Она пересекла площадь, прошла по набережной и обогнула павильон, где проходила выставка цветов. Остановившись у входа, взглянула на афишу. «Надо бы сходить на эту выставку».

Возле тротуара остановилась машина. Из нее вышел молодой человек и посмотрел на Берту. Она подошла к афише, притворяясь, что внимательно ее изучает, и почувствовала, что молодой человек продолжает за ней наблюдать. Прежде чем войти в зал, он обернулся и еще раз взглянул на нее.

Берта пошла дальше, размышляя: «Странно бы я выглядела, если бы пошла одна смотреть эти цветы».

В витрине булочной, на переливающемся фоне зелени и голубого неба, она увидела свое синее платье с яркой белой отделкой. Она вспомнила, как раньше, выходя из дома на свидание к Альберу, она точно так же останавливалась перед витриной какого-нибудь магазина и в последний раз оценивала свой наряд. Тогда она словно чувствовала на себе взгляд Альбера, с которым вот-вот должна была встретиться, она видела его своеобразную манеру осторожно брать ее за руки и слегка отстранять от себя, чтобы увидеть всю целиком, от шляпки до мельчайших деталей нового туалета; тогда он просто дышал ею, глядя на нее очарованным взором.

«Половина пятого», — отметила Берта, увидев настенные часы в ювелирном магазине. Она снова обратила внимание на свое весеннее платье. «Красивое платье; а он даже и не заметит; все это уже ушло в прошлое. А жаль. Теперь он смотрит не на меня, а на что-то во мне».

Она пересекла площадь Согласия и пошла по улице Руайяль. «Наверное, он полагал, что доставит мне удовольствие, когда сказал: „Мы с тобой выпьем по чашке чая, совсем как юные влюбленные!“ Он просто заставляет себя играть эту роль; он считает меня маленькой девочкой. Он, что же, думает, я не понимаю этого? Когда живешь вместе с другим человеком, начинаешь читать все его мысли».

День был еще достаточно светел, но уже понемногу начинал темнеть от сумеречных теней и грозовых облаков, витрины магазинов уже сверкали своими желтыми огнями. Улицы были забиты плотной, вибрирующей массой машин. Берта продолжала идти быстрым шагом, как бы желая оторваться от обступивших ее со всех сторон взглядов, прикосновений и торопливого шарканья ног. Ей хотелось остановиться перед одной витриной, но она подумала, что на нее сразу же обратят внимание, начнут разглядывать, и она ровным шагом быстро пошла дальше, ничего не видя, с отрешенным и непроницаемым видом, убегая от немых мимолетных вопросов, отовсюду обращенных к ней.

Она поднялась по небольшой лестнице, ведущей в тихий, пустой зал. В углу за столиком сидели мужчина и женщина и разговаривали. У мужчины было красное лицо, он сидел, наклонившись к женщине, и оба они чуть слышно, почти шепотом вели беседу, серьезную, нежную и нескончаемую. Один раз мужчина обернулся к Берте, но не обратил на нее внимания, — было ясно, что он вообще не видит ничего вокруг, — и снова принялся шептаться со своей спутницей.

Сводчатые окна выходили на улицу над самой землей. Зонты раскрывались и колыхались вдоль мостовой, словно бредущее черное стадо; струи дождя, невидимые на фоне уже темного неба, сверкали в огнях витрин.

Альбер поднялся по лестнице.

— Уютное местечко, правда? — сказал он, сжимая пальцы Берты.

Он сел рядом с ней, оживленный и еще возбужденный после только что закончившейся встречи. Он положил на стул свою мокрую от дождя шляпу и убрал со лба прядь волос, открыв лицо, бледное, изборожденное морщинами; работа словно оставила на нем свои грязные следы.

— Что за ужасная погода! Надеюсь, ты ждешь меня недолго!