Халлдор Лакснесс - Возвращенный рай

Стейнар из Лида вышел из дому и пристально осмотрел свою изгородь, подправил один камень, потом другой, поглядел на луга, раздумывая, когда можно будет косить траву. Затем по старому доброму крестьянскому обычаю пошел навстречу гостям и почтительно приветствовал судью; с Бьёрном из Лейрура он расцеловался.

— Ты чертовски славный мужик! — воскликнул Бьёрн, похлопывая крестьянина по спине. — Все холишь да прихорашиваешь свою изгородь. Все-то ищешь, чем бы развлечься.

Судья, пробежав глазами по ровно выложенной каемке изгороди, тоже выразил восхищение:

— Представляю, что могли бы вы смастерить из камня, доведись вам пожить в Риме, как старику Торвальдсену.

— Плохой бы я был христианин, если б поленился приноровить нужный камень к нужному месту. Впрочем, это не такое уж легкое дело. По всей изгороди может найтись одно лишь отверстие, где требуется именно этот камень, а не какой другой. Одно могу сказать наверняка — я никогда не завидую тем, кто отыскивает себе более интересные развлечения, чем я. Лучшая часть этой изгороди построена не мною, а блаженной памяти моим прадедом, это он восстановил ее после извержения вулкана в прошлом веке, когда тут было все разрушено. У нас, живущих в этом веке, не тот глаз и не те руки, чтобы соорудить такую хорошую изгородь, как делали это в старину наши предки. К тому же и время работает на нас — камни как бы срастаются с божьей помощью, и новые поколения нет-нет да и приложат руку. И так до очередного извержения.

— Мне довелось слышать, что ты, старина, никогда не говоришь ни да, ни нет, — заметил судья. — При случае хотелось бы проверить, так ли это.

Крестьянин рассмеялся.

— Что-то не замечал, добрый судья, — сказал он, следуя старинной традиции древних обитателей Стейнлида, согласно которой с важными людьми принято разговаривать как с близкими родственниками или даже, скорее, как с обездоленными, которых ценят не за их заслуги, а лишь потому, что все мы дети божьи. — А не все ли равно в конце концов, произносишь ты да или нет, хе-хе-хе… Пожалуйста, друзья, милости просим, заходите в дом, отведайте воды.

— Скажи, друг мой, тот серый скакун отличнейшей породы, которого мы с судьей видели на лужайке, откуда он у тебя?

— Об этом, пожалуй, надо спросить у детей. Они верят, что лошадь появилась из морской пены. Я часто думаю, что детям жизнь доставляет больше радости, чем нам, взрослым. По правде говоря, это их лошадь.

Судья оставался в седле, Бьёрн же повел своего коня под уздцы, направляясь к дому.

Во двор выбежали дети. Бьёрн из Лейрура поцеловал их и дал каждому из них по серебряной монетке, как принято у богатых людей.

— Вот такую девочку я хотел бы взять в жены, когда она вырастет большой, а такого мальчика — себе в помощники, — сказал он. — Да, что же я собирался тебе сказать, дорогой Стейнар? Тебе, старик, чертовски повезло, обзавелся таким жеребцом. Ну зачем тебе такой конь? Не продашь ли ты его мне?

— Не могу этого сделать, пока дети считают его морским коньком. Надо подождать, пока он станет обычной лошадью, какими в конце концов становятся все лошади. Пока дети не подрастут.

— Верно, — поддержал его судья. — Нельзя отбирать у детей их фантазии и продавать их. Я думаю, Бьёрну есть чем развлечься и без этого. Кому-кому, а мне-то известно, что после Нового года он заполучил два больших судна, потерпевших кораблекрушение. Не говоря уже о самых видных хуторянках и крестьянских девушках в восточной округе…

— Наш новый судья иногда выражается несколько туманно, — сказал Бьёрн из Лейрура. — Что поделаешь, говорят, он поэт.

— Стейнар, если ты надумаешь расстаться с этой лошадью, — продолжал судья, — то продай ее мне. Именно такая лошадь понадобится мне, когда будущим летом я поеду встречать его величество.

— Я не видел ни одного чиновника, который за год не превратил бы отличную верховую лошадь в обыкновенную вьючную клячу. Меня же, Стейнар, ты прекрасно знаешь, и тебе известно, что, если мне в руки попадет хорошая лошадь, я из нее сделаю еще лучшую.

Судья раскурил трубку, оставаясь сидеть в седле.

— Ты продаешь их за золото в Англию, — сказал он. — Там их отправляют в шахты, где они слепнут. Счастье той лошади, которая превращается в клячу в Исландии, не успев попасть к тебе в руки.

— Побойтесь бога, друзья мои, — вмешался Стейнар из Лида.

— Назначай любую цену, — горячился Бьёрн из Лейрура. — Если тебе нужен тес для дома, проси, пожалуйста. Меди и железа у меня больше чем достаточно, а серебра — куры не клюют. Подойди поближе и загляни.

Бьёрн вытащил из кармана куртки большой кожаный кошелек, Стейнар подошел к нему.

— Как ты думаешь, что скажут мои дети, если я променяю их сказочного коня на золото? — спросил крестьянин.

— Правильно, — сказал судья, — стой на своем.

— Если не хочешь золотом, дам тебе дойную корову, — продолжал Бьёрн. — Две, если захочешь.

— Ну, у меня нет времени заниматься пустой болтовней, — заявил судья.

— Видишь ли, мой дорогой, когда мир перестает быть чудом в глазах наших детей, не так уж много тогда остается, — сказал Стейнар. — Подождем еще.

— Будешь в настроении, бери свою лошадь и приезжай в Лейрур. Осмотрим ее вместе и хорошенько все обсудим. Ничего так не люблю в жизни, как глядеть на красивых лошадей.

— И не вздумай вести своего коня в Лейрур, — вмешался судья, — даже если он предложит тебе корову. Вернешься домой с пачкой иголок в кармане.

— Заткнись, судья! Наш Стейнар достаточно хорошо со мной знаком, знает, что я никогда не торгуюсь, покупая лошадей. Давай расцелуемся — все равно, продашь ли ты мне свою лошадь или нет.

И гости уехали.

Жизнь Исландии в описываемые времена была далека от романтики — люди там еще не научились находить удовольствие в прогулках верхом, подобно датчанам, у которых в обычае выезжать на воскресенье в лес. В Исландии считалось просто нелепым делать что-нибудь с развлекательной целью. Датский король специальным указом упразднил все развлечения более чем сто лет назад. Танцы считались изобретением дьявола, и в стране уже несколько поколений не осмеливались танцевать. Считалось неприличным, чтобы молодые неженатые люди ни с того ни с сего наступали друг другу на ноги, если только, конечно, они не собирались обзавестись внебрачным ребенком. Жизнь должна быть полезной и умножать славу господню. И все-таки в году были праздники.

Самый торжественный наступал тогда, когда отнимали ягнят от маток. Это происходит в середине лета; в эту пору солнце светит и ночью. Днем и ночью совершается во славу господа благословенный марафонский бег вдогонку за овцами; воздух дрожит от пронзительного блеяния — ягнята жалуются на все лады. Собаки с высунутыми языками бегают круглыми сутками, некоторые совсем осипли, даже лаять не могут. Отлучив ягнят от маток, их несколько дней держат в хлеву, а потом угоняют в горы. Это большая праздничная прогулка для всех — за исключением ягнят, конечно.