Александр Ванярх - Перестройка

Мать Тарасика, целуя свое чадо, плача и смеясь, все говорила и говорила: «Миленький ты мой, родненький, светлячок». А малец, сонно поводя глазами, норовил прилечь матери на плечо. Наконец все утихло. Исаевы остались одни. Через открытую форточку Иван услышал, как где-то пропел петух.

— Никогда тут не слышал петухов.

— Ванечка, теперь нам тут не жить, надо срочно уезжать куда-нибудь. Они этого так не оставят. Жалко все бросать, но жизнь дороже всего, начали с Егора, неизвестно, чем закончат.

Опять прокричал петух.

— Я тебе при увольнении говорил: поехали куда-нибудь в Россию, и льготы у меня были, и квартиру можно было поменять, а теперь куда ехать, кто нас ждет? Мне кажется, нужно уехать пока к Силиным в Тирасполь, пожить там месяц-другой, а на работу ездить. Пусть Егорка с детьми Анатолия и Нины пообщается, глядишь — и все у него пройдет. Пока со школой повременим.

— Что пройдет, я не сомневаюсь. Это все на нервной почве. И все-таки в такой обстановке мы жить не сможем.

— Ладно, давай ложиться спать, уже скоро утро, вон петухи надрываются.

— Слушай, неужели Олег убежал? Такой крепкий парень и бросил свою же дочь! Это же, какое предательство! Как же он жить теперь будет?

— И это офицер, не зря я ненавидел его отца, так поступают только последние твари. Вон, Андрей, не только не испугался... Стоп, а где же пистолеты все-таки?

— Какие пистолеты?

— Да так, должны быть пистолеты, а их не оказалось. Минуточку, — Иван зашел в комнату, где спали дети и потихоньку прощупал карманы одежды Андрея, — ничего.

«Не может быть, чтобы у них не было оружия», — подумал Исаев.

Утром, чуть забрезжил рассвет, Иван поднялся: старая привычка, никак не мог избавиться от необходимости работать «от темна до темна». Умылся, всем почистил обувь, заглянул в детскую. Дети спали, за исключением Андрея. Он сидел на положенной на пол постели и, уронив голову на руки, упиравшиеся локтями на колени, еле слышно всхлипывал.

— Ты чего, Андрейка? — встав на колени и обняв голову мальчика, шепотом сказал Иван. — Ведь большой уже, не к лицу мужчине слезы. В нас должна выработаться злость, если нам кто-нибудь пакости делает. Ну, перестань, я тебя в обиду не дам.

И Андрей, обняв Исаева, затих у него на груди, изредка всхлипывая и тяжело вздыхая.

— Пойдем на кухню, пусть дети спят, там и поговорим, как мужчина с мужчиной... Ну, вот и хорошо, садись, «погутарим», как говорят на Дону. Так в чем проблемы.

— Мамку с папкой жалко, изгоняют нас отсюда, а ехать некуда, родственников нет. Мои-то оба детдомовские.

— Отца твоего я хорошо знаю, стихи у него классные. Помню, он поэму написал о нашей части, с эпиграфом:

Меньше работай,

Больше ешь;

Так сказал

Парфен Кулеш.

— А кто такой Кулеш?

— Был один дурак начальник политотдела.

— Вот этот «начпо», как говорил папа и не давал ему жизни. А тут он влез в политику, на митингах стал выступать, вот и лежит теперь в реанимации.

— Неужели так серьезно?

— Еще как! Но я им отомщу, поклялся.

— Мал ты еще для этого, надо подрасти.

— Да нет, уже могу, стреляю отлично.

— Из пистолета?

— И из пистолета тоже.

— И где же ты их спрятал?

— Да у вас же в машине.

— Это уже серьезно. Надо подумать.

— А чего думать, я знаю их в лицо!

— Кого знаешь?

— А тех, кто его бил! Отец тогда сказал, чтобы я вызвал милицию, еще когда те подходили к нему. Я шмыгнул за кусты туи, сбегал к автомату и позвонил, а когда возвращался, увидел милицейскую машину, знаю номер, те трое спешно сели в нее и укатили. А когда я подбежал, отец лежал без сознания.

— А дальше? В милицию, куда-нибудь заявляли?

— Мамка сказала, чтобы не говорил, иначе и меня убьют. Потом украли Оксанку.

— Твою сестренку зовут Оксана?

— Да, Оксана, а чего?

— Так, жену мою зовут Оксана. А как сейчас мать твоя себя чувствует?

— Плохо, у нее инфаркт.

— Как инфаркт?! Ты наверно что-то путаешь!

— Да нет, не путаю, она инвалид первой группы: не ходит, а после отца с сердцем плохо стало. Потом Оксанка, мамке еще хуже.

— Какой ужас, а как же она вас родила?

— Так это случилось в прошлом году. Она вишни рвала возле дома, подставила лестницу и упала с нее, прямо о бетонную дорожку ударилась, поломала позвоночник.

— А кто же за ней сейчас ухаживает?

— Соседка, баба Даша, она медсестрой работала, а теперь на пенсии. Мы ей платим.

— Надо же, какое горе! Но ты, Андрейка, теперь перед родителями в ответе и за себя и за Оксану. Так что крепись, держись, я тебе помогу. Раз уж судьба нас свела вместе. А насчет пистолетов я буду думать. Без меня не смей! Хорошо?!

— Хорошо, дядя Ваня, без вас ничего.

Глава двадцать девятая

И вот снова зима, холодная, ветреная, неприветливая. Низко над землей проносятся черные, почти сизые тучи, из которых плеснет то колючим, с льдинками, дождем, то мелкими крупинками снега.

Иван, хотя и хорошо оделся, предвидя причуды погоды, зябко прильнув к одной из тумб аэровокзала, стоит в отстойнике вместе со всеми, улетающими этим рейсом.

Раннее утро. Чуть-чуть засерел рассвет. Громыхая по мокрым скользким бетонным плитам, подрулил специальный автобус, подвозящий пассажиров к самолету.

— И по какому делу в Саратов, если не секрет? — спросил пожилой мужчина, оказавшийся соседом по месту в салоне довольно уютного самолета ЯК-42.

— Да какой там секрет, обмен ищем. Где только я не был уже: и в Запорожье, и в Донецке, и в Жданове, и в Таганроге.

— И что же, нигде никак?

— Пока «нигде» и «никак». Не хотят теперь люди в Молдавию ехать.

— Да, теперь проблема, а раньше...Вот что сделал этот подлец Горбачёв.

— Раньше, раньше, по-моему нужно забыть про раньше. Я вначале многим возмущался в том, старом, строе, но теперь...

Помолчали. Самолет, поревев, медленно покатился к взлетной полосе.

— А семья-то большая? — опять нарушил молчание сосед.

— Да как сказать, была вроде бы и небольшая, да неожиданно стала большой. Вышли на взлетную полосу. Постояв немного, мощный авиалайнер стремительно понесся навстречу такому красочному, такому яркому восходу солнца, что Иван, даже, несмотря на всю паскудность своего настроения, улыбнулся:

— Смотрите, какая красота! Солнца еще нет, а зарево какое яркое, да многоцветное: то оранжевое — то чисто-красное, а вот слева и справа прямо как радуга, — все цвета просматриваются!

— Да-а-а, — протянул сосед, — одно слово — природа, а я вот в Волгоград лечу, родственники у меня там. Тоже определяться надо: натворил Горбатый, натворил. О таком даже Гитлер не помышлял. И сколько же у вас детей?

— Так вот теперь трое стало.

Иван рассказал соседу грустную историю Андрея и Оксаны.

— Вещь серьезная, как бы осложнений не было: оформление документов.