Кнут Гамсун - Роза (пер. Ганзен)

Я опять взглянулъ на руки Мункена Вендта: нѣсколько пузырей лопнуло, и образовались кровавыя язвы. Я зналъ, что у него нѣтъ ни гроша, и далъ ему два далера, которые самъ наканунѣ взялъ впередъ у Макка, и опять прослезился отъ тревоги и горя. Да, любовь жестокая вещь! думалъ я все время. Я падалъ все ниже и ниже; во мнѣ уже не было ни гордости, ни тѣни былой честности. Причинивъ кому нибудь зло, я не спѣшилъ признаться въ этомъ, а пропускалъ день за днемъ. Господи, прости мнѣ!

Но тутъ представлялся такой хорошій случай, что я все-таки открылся-бы Мункену Вендту, не будь онъ такъ занятъ своимъ приключеніемъ съ баронессой; онъ, пожалуй, готовъ былъ даже заподозрить, что я о ней плачу.

— Полно тебѣ,- сказалъ онъ. — Ей бы самой не мѣшало дать встрепку.

За обѣдомъ въ тотъ день баронесса впервые послѣ долгаго промежутка опять вела себя за столомъ прилично. Я подумалъ: она желаетъ дать понять Мункену Вендту: всякъ сверчокъ знай свой шестокъ; только напрасно она хлопочетъ; онъ ничего не замѣтитъ, не послѣдуетъ ея примѣру, а будетъ вести себя по прежнему. Но недаромъ онъ былъ вдобавокъ такимъ юнымъ и беззаботнымъ и такъ заразительно смѣялся; даже Маккъ съ удовольствіемъ прислушивался къ его болтовнѣ и улыбался его жизнерадостности. И Маккъ тоже подарилъ ему кое-что изъ своей одежи, а Мункенъ Вендтъ горячо поблагодарилъ и былъ въ отличномъ настроеніи.

Подъ вечеръ баронесса принесла ему свинцовой воды, чтобы сдѣлать на ночь примочки.

Онъ сразу заволновался:- А лопарь гдѣ? — спросилъ онъ.

— Лопарь? — повторила баронесса. — Еще не пришелъ.

Она, видимо, боялась дальнѣйшихъ разговоровъ о лопарѣ, и я постарался угомонить Мункена Вендта.

— Какой вашъ товарищъ буйный! — сказала баронесса, улыбаясь мнѣ.

— Какой я такой? Чего мнѣ еще не достаетъ? — шутливо спросилъ Мункенъ Вендтъ. — Смотрите, какимъ я сталъ франтомъ въ платьѣ вашего отца. Хоть куда!

Онъ всталъ и вышелъ. Чужое платье, правда, дѣлало изъ него совсѣмъ другого человѣка. Но въ немъ не было ни капли тщеславія и носилъ онъ новую одежду совсѣмъ, какъ свои старыя лохмотья, съ которыми онъ уже свыкся.

— Дайте мнѣ вечеромъ наложить вамъ на руки повязки съ примочкой, — сказала баронесса ему вдогонку. Она была сама доброта.

И вечеромъ у нихъ опять разыгралось сраженіе.

Мункенъ Вендтъ зашелъ ко мнѣ часовъ около одиннадцати, когда въ домѣ все уже спало, и началъ разсказывать. Руки у него были перевязаны, но тряпки сбились, и онъ просилъ меня перевязать ихъ получше.

— Неужто баронесса такая неловкая? — спросилъ я.

Мункенъ Вендтъ мурлыкалъ, словно былъ очень доволенъ, но я видѣлъ ясно, что мысли его гдѣ-то въ другомъ мѣстѣ.

— Охъ, ужь эти господа! Все-то у нихъ одни фокусы да ломанье! — сказалъ онъ. — Я взошелъ къ этой старой… къ этой…

— Къ баронессѣ? — спросилъ я. — Въ ея комнату?

— Да что-жъ мнѣ было дѣлать, коли я ея нигдѣ больше не могъ найти? Что тутъ такого? — отвѣтилъ онъ. — «Идите внизъ въ гостиную!» говоритъ она. — А что мнѣ тамъ дѣлать? — говорю. Тогда она положила мнѣ примочки и говоритъ: «Спокойной ночи!» — Это почему? — говорю я. Охъ, все-то у такихъ дамъ одни фокусы да кривлянье!

Молчаніе. Я намочилъ тряпки въ свинцовой водѣ и перевязалъ ему руки. А Мункенъ Вендтъ тѣмъ временемъ все болталъ и бранилъ баронессу. Видно, онъ пытался подступиться къ ней, но ничего не добился, и я отъ души порадовался этой ея побѣдѣ. О, я зналъ, что она вовсе не таковская, какъ думалъ Мункенъ Вендтъ.

Онъ все болталъ безъ умолку, и я предложилъ ему пойти на покой. Но ему не хотѣлось спать, и онъ не собирался еще ложиться.

— Завтра я обозлю ее; застегну жилетку накриво, — сказалъ онъ. Оставлю незастегнутой одну петлю сверху и одну снизу. Да. Пусть знаетъ, что я человѣкъ невозможный. А ты, небось, не вѣришь, что она на все готова? Ого!

— Ни за что не повѣрю! — сказалъ я.

— Ого! Какъ же! Только бы ей повыкачать изъ себя все это кривлянье. Я таки долго сидѣлъ у нея. «Нельзя вамъ тутъ сидѣть», сказала она мнѣ, а я усѣлся еще поудобнѣе. «Ну, хорошо, но только на минутку», сказала она. — А почему такъ? — говорю я. Тогда она схватилась за шнурокъ отъ звонка, но позвонить не позвонила. Потомъ насупилась и пошла къ дверямъ, но и ихъ не отворила. Словомъ, одно кривлянье!

— А потомъ? — спросилъ я.

— Потомъ? — передразнилъ онъ. — Что же я могъ подѣлать съ этими тряпками на рукахъ? Но она изъ одного только упрямства не сдалась.

— Ты понимаешь, что обязанъ попросить у нея завтра прощенья? — сказалъ я съ горячностью. — Сегодня ты машешь хлыстомъ передъ нею, завтра — еще того хуже. Да что ты здѣсь за баринъ такой? Или ты воображаешь, что передъ тобой простая деревенская дѣвка?

— Нѣ-ѣтъ, — протянулъ Мункенъ Вендтъ тономъ пониже. — Ты говоришь, попросить прощенья? Ладно.

— Завтра же утромъ.

— Сегодня же вечеромъ, сейчасъ! — вдругъ сказалъ Мункенъ Вендтъ. — Чѣмъ больше я думаю объ этомъ… Рѣшено! Сегодня же вечеромъ. Ты правъ, я сдурѣлъ; я не умѣю обходиться съ такими людьми; да и откуда мнѣ было научиться этому? Когда я поцѣловалъ ее, она закусила себѣ губу до крови. Я даже испугался: кровь такъ и брызнула, а ротъ у нея какъ будто расцвѣлъ. Такъ я пойду сейчасъ и попрошу у нея прощенія. Не такъ ли по твоему? Сразу покончить?

— Нѣтъ, — сказалъ я.

Я уже долгое время старался держаться подальше отъ дома Розы. Да, большое испытаніе наложилъ я на себя. Но по дѣломъ мнѣ было! И я далъ себѣ слово вновь стать человѣкомъ долга и чести, не прокрадываться въ домъ Розы съ задними мыслями.

Я встрѣтилъ Гартвигсена. Онъ пригласилъ меня къ себѣ. Я поблагодарилъ, но отказался.

— Я было хотѣлъ, чтобы вы того… уговорили своего пріятеля поступить ко мнѣ учителемъ, — сказалъ онъ.

— А вы сами не приглашали его?

— Приглашалъ. Не хочетъ.

— Что говоритъ на это ваша супруга? — спросилъ я.

— Моя супруга? — повторилъ Гартвигсенъ, повидимому, стараясь запомнить это слово. И, въ самомъ дѣлѣ, съ тѣхъ поръ онъ сталъ всегда говорить «моя супруга», а никогда больше не называлъ ее Розой. — Моей супругѣ ни до чего: у нея всякіе страхи въ головѣ,- продолжалъ Гартвигсенъ. — Приходится мнѣ самому рѣшать всѣ дѣла. Моя супруга не входитъ въ это.

— Хорошо, я поговорю съ Мункеномъ Вендтомъ, — сказалъ я.

Но Мункена Вендта не уломать было. Ему въ самомъ дѣлѣ было здѣсь не по себѣ, и его тянуло во-свояси. Я и радъ былъ и огорченъ его рѣшеніемъ. Вдобавокъ, онъ крѣпко держался за нашъ планъ, чтобы и я отправился съ нимъ. Я просто измучился отъ этой мысли. Но руки его, слава Богу, почти совсѣмъ зажили.

Мункенъ Вендтъ попросилъ-таки у баронессы прощенія за свое поведеніе, но послѣ того ему еще пуще не по себѣ стало. Онъ такъ позорно промахнулся, что потерялъ подъ собой всякую опору. Онъ очень радовался, что руки его опять годятся въ дѣло, и все поджидалъ лопаря Гильберта. Но лопарь словно въ воду канулъ. Іенсъ Папаша давно вернулся домой ни съ чѣмъ. О, разумѣется, и тутъ не обошлось безъ баронессы; вѣрно, она послала Іенса Папашу не отыскивать лопаря, а предупредить. Она такъ разсуждала, что если лопаря отыщутъ да прижмутъ хорошенько, то онъ все откроетъ и ее запутаетъ. Бѣдная, заблудшая баронесса Эдварда!