Уильям Теккерей - Приключения Филиппа в его странствованиях по свету

— Ты немножко заснула, Шарлотта? спросила мистриссъ Бэйнисъ.

— Да, я спала, мама.

Говоря это, она почувствовала подъ своимъ изголовьемъ маленькій медальонъ — съ чѣмъ? Навѣрно съ волосами Филиппа.

— Надѣюсь, что ты теперь не въ такомъ зломъ расположеніи духа, какъ вчера, продолжала старуха.

— Развѣ любить Филиппа значитъ быть злою? Если такъ, то я еще зла, мама! вскричала дочь, привставъ на постели.

И она сжала въ рукѣ волосы, спрятанные подъ ея изголовьемъ.

— Какіе пустяки, дитя! Вотъ чему ты выучилась изъ своихъ глупыхъ романовъ. Говорю тебѣ, изъ не думаетъ о тебѣ. Онъ вѣтреный, развратный, кутила!

— Да, не такъ развратенъ, что мы обязаны ему насущнымъ хлѣбомъ? Онъ обо мнѣ не думаетъ?

Она замолчала, потому что въ смежной комнатѣ начали бить часы.

Теперь, подумала она: „онъ узнаетъ, что я поручила ему сказать“.

Улыбка засіяла на лицѣ ея. Она опустилась на изголовье, отвернувшись отъ матери. Она поцаловала медальонъ и прошептала:

— Не думаетъ обо мнѣ! Не-уже-ли, не-уже-ли, не думаетъ, мой дорогой?

Она не обращала вниманія на женщину, стоявшую возлѣ нея, не слыхала ея голоса. Шарлотта воображала себя въ комнатѣ Филиппа, видѣла, какъ онъ говорилъ съ ея посланницей, слышала его голосъ такой густой и такой нѣжный, знала, что онъ никогда не нарушалъ даннаго обѣщанія.

Съ блестящими глазами и съ разгорѣвшимися щеками глядѣла она на свою мать — на своего врага. Она держала свой талисманъ и прижимала его къ сердцу. Нѣтъ! она не будетъ невѣрна ему! нѣтъ она никогда, никогда его не броситъ! Смотря на благородное негодованіе, сіявшее на лицѣ дочери, она прочла на нёмъ возмущеніе, можетъ быть побѣду. Кроткое дитя, всегда повиновавшееся малѣйшему приказанію, теперь вооружилось независимостью. Но навѣрно мама не откажется отъ начальства послѣ одного непослушнаго поступка и много попытокъ еще сдѣлаетъ она, чтобы уговорить ласками или укротить силою свою мятежницу.

А между тѣмъ въ это дождливое осеннее утро баронесса С* отправилась къ Филиппу пѣшкомъ, потому-что пяти-франковыя монеты не часто водились у доброй женщины. Гостинница, въ которой жилъ Филиппъ, была очень опрятна, очень дешева; тамъ можно было имѣть отличный кофе и хлѣбъ съ масломъ къ завтраку за пятнадцать су, отличную спальную въ первомъ этажѣ за тридцать франковъ въ мѣсяцъ, обѣдъ… я забылъ на сколько, и весёлый разговоръ за трубками и грогомъ послѣ обѣда — за грогомъ или скромною eau sucrée. Тутъ полковникъ Дюткаррэ разсказывалъ о своихъ побѣдахъ надъ обоими полами, тутъ Лабермъ читалъ стихи Филиппу, который, безъ сомнѣнія, въ свою очереди повѣрялъ молодому французу свои надежды и свою страсть. Поздно по ночамъ засиживался онъ, говоря о своей любви, о ея добротѣ, красотѣ, невинности, о ея ужасной матери, добромъ старомъ отцѣ — que sais-je? Не сказали ли мы, что когда у этого человѣка было что-нибудь на душѣ, онъ разглашалъ это всей вселенной? Филиппъ, въ разлукѣ съ своей возлюбленной, расхваливалъ её по цѣлымъ часамъ Лабержу, пока свѣчи догорали, пока наставалъ, часъ отдохновенія, который нельзя уже было откладывать. Потомъ онъ ложился въ постель съ молитвой за нея; и въ ту самую минуту, какъ просыпался, начиналъ думать о ней, благословлять её и благодарить Бога за ея любовь. Какъ ни былъ бѣденъ Филиппъ, однако, такъ какъ онъ обладалъ богатствомъ, честью, спокойствіемъ — и этимъ драгоцѣннымъ, чистѣйшимъ брилліантомъ — любовью дѣвушки, я думаю, что мы не очень будемъ сожалѣть о нёмъ; хотя ту ночь, когда онъ получилъ отказъ отъ мистриссъ Бэйнисъ, онъ долженъ былъ провести ужасно.

Очень рано жильцы гостинницы въ улицѣ Пуссенъ являлись въ маленькую salle-à-manger завтракать. Мосьё Мену раздавалъ кушанья, мадамъ Мену ставила дымящійся кофе на блестящую клеёнчатую скатерть. Комната была невелика, завтракъ не отличный, жильцы не отличались особенно чистымъ бѣльёмъ, но Филиппъ — который теперь гораздо старѣе чѣмъ, былъ въ го время, когда жилъ въ этой гостинницѣ — и теперь вовсе не нуждается въ деньгахъ (и между нами сказать, сдѣлался немножко gourmand) — увѣряетъ, что онъ былъ очень счастливъ въ этой смиренной гостинницѣ и вздыхаетъ о тѣхъ дняхъ, когда онъ вздыхалъ по миссъ Шарлотты.

Итакъ онъ провелъ мрачную и ужасную ночь. Настало утро, онъ завтракалъ когда слуга вошолъ, ухмыляясь, и закричалъ:

— Une dame pour М. Philippe.

— Une dame, сказалъ французскій полковникъ, поднимая глаза съ своей газеты: allez, mauvais sujet.

— Grand Dieu! что случилось? закричалъ Филиппъ, побѣжавъ въ переднюю.

Онъ тотчасъ узналъ высокую баронессу и увёлъ её въ свою комнату не обращая вниманія на улыбки маленькаго слуги, который помогалъ служанкѣ дѣлать постели и который находилъ, что у мосьё Филиппа очень пожилая пріятельница.

Филиппъ заперъ дверь за своей гостьей, которая посмотрѣла на него съ такою надеждою и добротою, что бѣдняжка ободрился прежде чѣмъ она заговорила.

— Да, вы правы, это она прислана меня, сказала баронесса — можно ли устоять противъ просьбъ этого ангела? Она провела печальную ночь, какъ и вы тоже не ложились, бѣдный молодой человѣкъ!

Дѣйствительно, Филиппъ только метался и стоналъ на постели; онъ пробовалъ читать и впослѣдствіи съ страннымъ интересомъ вспоминалъ какую книгу онъ читалъ и ту мысль, которая билась въ мозгу его во всё время, пока имъ читалъ и пока тянулись безконечные, мучительные часы.

— Да, не отличная была ночь! сказалъ бѣдный Филиппъ, уныло закуривая сигару: и она тоже страдала? Господь да благословитъ её!

Баронесса тутъ разсказала ему, какъ милая дѣвушка плакала всю ночь и какъ она не могла утѣшить ей до-тѣхъ-поръ, пока не обѣщала сходить къ Филиппу и сказать ему, что Шарлотта будетъ его навсегда, навсегда, что она никогда не будетъ думать ни о комъ, кромѣ его; что онъ добрый, храбрый, вѣрный Филиппъ, что она не вѣритъ ни одному слову изъ тѣхъ злыхъ исторій, которыя разсказываются противъ него.

— Кажется, мосьё Филиппъ, генеральша разсказывала о васъ: она больше насъ не любить! вскричала С*. Мы, женщины, всѣ убійцы, убійцы! Но генеральша зашла слишкомъ далеко съ этой бѣдной дѣвушкой! Она препослушная дѣвушка, эта милая миссъ дрожитъ передъ матерью и всегда готова уступить; но теперь духъ ея возмутился; она думаетъ только о васъ, о васъ. Милое, кроткое дитя! И какъ она была мила, положивъ голову на моё плечо. Я отрѣзала прядку волосъ ея и принесла тебѣ, мои бѣдный мальчикъ Обними меня. Плачь: это облегчаетъ, Филиппъ. Я очень тебя люблю. Твоя возлюбленная — ангелъ!

Оставивъ Филиппу эту густую прядку каштановыхъ волосъ (съ головы, на которой теперь, можетъ статься, проглядываютъ два-три серебристые волоска), эта самаритянка воротилась въ домъ свой, гдѣ её ждутъ собственныя ея заботы. Но во всю дорогу шаги баронессы были гораздо легче, потому-что она думаетъ, какъ Шарлотты ждётъ извѣстій отъ Филиппа, и вѣрно много было поцалуевъ и объятій, когда добрая женщина увидѣлась съ страдающей дѣвушкой и разсказала ей какъ Филиппъ вѣчно останется ей вѣренъ, и какъ истинная любовь должна имѣть счастливый конецъ, и какъ она, С*, сдѣлаетъ всё, что отъ нея зависитъ, чтобы помочь, успокоить и утѣшить своихъ молодыхъ друзей. Я не писатель мемуаровъ мистера Филиппа, никогда не старался секретничать. Я давно сказалъ вамъ, что Шарлотта и Филиппъ женаты и, кажется, счастливы, но они страдали ужасно въ это время ихъ жизни, и жена моя говоритъ, что въ этотъ періодъ ихъ испытаній они какъ-будто выдержали какую-нибудь ужасную операцію, воспоминаніе о которой всегда мучительно.